— Сколько женщин?

— Тридцать две — и каждая по-своему уникальна и совершенна. Я помню их всех, в мельчайших подробностях. Такое и впрямь не забывается. Все пять моих чувств словно бы навеки запечатлели испытанное — не пропуская ни единого нюанса. Знаешь, каково это? Можешь ли хотя бы представить себе переживание, столь острое и яркое?

Он замолчал, недвусмысленно давая понять, что ждет ответа.

— Нет. И не думаю, что хочу.

— Да полно тебе, Куинн. Не будь тупицей. Я же знаю, у тебя есть мозги. Я говорю не об убийстве как таковом. Я говорю об эмоциональном накале. Готов ручаться, с этим ничто не сравнится — ни любовь, ни ненависть, ни вера. Может быть, смерть. Не знаю, я бывал лишь на самом краю смерти.

Куинн кое-как умудрилась более или менее выровнять дыхание, и это почему-то помогло скрыть страх, который уже почти парализовал ее.

— Ты ошибаешься. Ты мертв, давно мертв. Уже то, что ты ставишь ненависть в один ряд с любовью и верой, доказывает, что ни то ни другое тебе просто не знакомо.

По всем книгам, которые девушка брала в ФБР, она знала: спорить с ним — почти наверняка в корне неверно. Однако сейчас это не имело никакого значения. Этот человек — этот монстр — уже решил ее судьбу. И сама она ничего не могла изменить.

— А ты никогда не задумывался, что эмоциональный накал, который ты получаешь, терзая и убивая своих жертв, не сильнее того, что нормальные люди испытывают каждый день? Всякий раз, как смотрят на своих детей, слушают красивую музыку, ходят в церковь?

Марин подтянул колено к груди и осторожно пристроил ногу на край койки.

— Чудесно. А ты гораздо лучше, чем я смел хотя бы надеяться, Куинн.

Когда он снова поднялся, все инстинкты Куинн призывали ее отпрянуть, сильнее вжаться в стену. Однако она отказалась подчиняться инстинктам. Нет уж, подобного удовольствия она Марину не доставит! Он сделал уже пару шагов в ее сторону, но вдруг развернулся и направился к выходу. Набрал код на панели и, как только дверь раскрылась, вышел из комнаты.

Куинн не понимала, что происходит. Дверь так и осталась открытой. Девушка сделала несколько шагов вперед, однако ничего не увидела. Она уже собиралась снова шагнуть, как на пороге появился Марин:

— Идешь?

Она застыла на месте.

— Сегодня ты можешь не бояться меня, Куинн. Даю слово, что не трону и волоска на твоей прекрасной головке.

Не требовалось много времени на то, чтобы оценить варианты, что у нее были: остаться и принять «допрос» и смерть — или идти и взглянуть в лицо неизвестности.

Должно быть, Марин прочел решимость у нее во взгляде, потому что вдруг показал на нож, все еще торчащий в стене: