Дело не в том, что мой клиент виновен. По-настоящему невиновных клиентов за свою карьеру я мог пересчитать по пальцам. Преступники — моя специальность. Но меня угнетало то, как грубо меня использовали. Я свалял дурака, забыв про основное правило: все лгут.

Самое скверное, что я тоже виновен. Я не мог забыть об отце и братьях Рилца и причинах их отъезда. Они не желали смотреть, как их любимого сына и брата пропускают через жернова американской правовой системы. Почти двадцать лет я защищал преступников, а порой и просто омерзительных типов. Я привык с этим мириться и принимать как должное. Но сейчас меня воротило от самого себя и от того, что я должен был делать завтра.

В подобные минуты меня охватывало острое желание вернуться к старому. Создать дистанцию. Принять таблетки от боли, физической и душевной. Обмануть и оглушить себя. Я сознавал, что у меня есть свой личный суд и скоро он вынесет вердикт «виновен». И на этом все мои дела закончатся.

Я вышел на веранду, надеясь, что город вытащит меня из той ямы, в которую я катился. Ночь была свежей, чистой и прохладной. Лос-Анджелес расстилался внизу ковром огней, и я чувствовал, что в каждом огоньке светилось право на мечту. Одни люди живут мечтой, другие — нет. Кто-то пускает свою мечту в оборот, как выгодный товар, а кто-то хранит во мраке, точно тайную святыню. Я не мог понять, есть ли у меня еще какая-то мечта. Казалось, что остались только грехи, в которых я должен исповедаться.

Потом на меня нахлынули воспоминания, я даже улыбнулся. Вспомнилось то, что случилось незадолго до смерти моего отца, лучшего адвоката своего времени. Под рождественской елкой нашли разбитый шар из антикварного стекла — старинной вещицы, доставшейся матери по наследству. Мать привела меня в гостиную, чтобы показать осколки и подтолкнуть к признанию вины. Отец уже болел, его состояние было безнадежно. Но он еще брал работу — или то, что от нее осталось, — на дом и занимался в соседней комнате. Я не видел его за приоткрытой дверью, но слышал, как он напевает себе под нос: «Монета в руке, а рот на замке».

Я понимал, что это значит. Я был плоть от плоти своего отца. Я не ответил матери. Не выдал себя.

Мне стало смешно. Поставив локти на перила, я подался вперед и окинул взглядом город мечты.

— Нет, я больше не могу это делать, — прошептал я.

Неожиданно за спиной грянула песня из «Одинокого рейнджера». Я шагнул в комнату и взглянул на телефон, лежавший на столе рядом с ключами. На экране появилась надпись: «Неизвестный номер». Я в нерешительности постоял, ожидая, когда музыка закончится и включится автоответчик.