Техник нажал кнопку и покрутил регулятор эквалайзера. В помещении раздался истошный крик, и все четверо внутренне напряглись, словно им самим угрожала реальная опасность.

Куинн сосредоточился, стараясь сфокусировать внимание не на эмоциональной составляющей крика, а разложить звуковой поток на отдельные составляющие, стараясь отбросить человеческий фактор и собственную реакцию. Вновь и вновь переживать совершенные убийства — важная составляющая жизненного цикла серийного маньяка-убийцы: фантазия, жестокая фантазия, мысли об убийстве, убийство, фантазия, жестокая фантазия и так далее. Снова и снова, от начала и до конца.

Доступные плоды технического прогресса одним нажатием кнопки позволяют убийце пережить момент более отчетливо, чем просто в воспоминании. Фактор дешевизны соответствующей техники, помноженный на извращенные нужды убийц, за последние годы успел неоднократно сыграть на руку полиции, способствуя появлению огромного количества компрометирующих преступников улик. Главной сложностью для полицейских и прокуроров было найти в себе силы отсмотреть и отслушать подобные материалы. От одного вида места преступления — такого, как это, — уже становилось дурно. А слушать или наблюдать сам процесс — вообще на грани человеческих сил.

За годы работы в Бюро Куинну довелось иметь дело с массой как аудио-, так и видеоматериала подобного рода.

Ушастый сдвинул вниз один из регуляторов эквалайзера и переключил два тумблера.

— Вот здесь. Я изолировал и заглушил голос жертвы и вывел на полную громкость остальные. Слушайте внимательно.

Все затаили дыхание. Крики стихли и отошли на задний план, послышался мужской голос, приглушенный и неразборчивый:

— …поверни… сделай это…

Затем белый шум, после которого послышался другой, еще более неразборчивый голос:

— …хочешь… чтобы я…

— Лучше уже не сделать, — признался Ушастый, нажимая кнопки и перематывая пленку. — Я могу сделать громче, но голоса отчетливее не станут. Говорившие находились слишком далеко от микрофона. Но, судя по частотам, я бы сказал, что один из них мужчина, а второй — женщина.

Куинн вспомнил раны на телах жертв; везде они складывались в отчетливый рисунок: длинный разрез, короткий разрез, длинный, короткий… Перекрести мое сердце, дай умереть. Обещание. Соглашение. Договор. Два ножа, свет отражается от их лезвий, сначала от одного, затем от другого, пока они то взлетают, то опускаются в жутковатом ритме смерти.

Теперь крестообразные раны обретали смысл. Странно, что он сам не обратил на это внимания: два ножа, двое убийц. Кстати, нечто подобное он уже видел раньше. Другое дело, что ему меньше всего хотелось увидеть это вновь. Он понял это по тому, как защемило в груди. Казалось, все его существо противилось этому жуткому выводу.