Люк не успевает опомниться, а Ланни хватается за воротник его куртки и притягивает его к себе. Их губы соприкасаются в долгом поцелуе. Они не отрываются друг от друга, пока у Люка не начинает кружиться голова. За плечом Ланни, через стекло в дверце машины Люку видна застывшая за стойкой барменша. Ее губы сложены испуганным «о», глаза вытаращены.
Ланни отпускает Люка, хохочет и хлопает ладонью по приборной доске.
— Вперед,
Люк не смеется. Он машинально вытирает губы:
— Не делай так. Мне неприятно, что меня принимают за твоего отца. Из-за этого я себя чувствую…
«Ужасным человеком», — думает он, но вслух не произносит.
Ланни тут же успокаивается, краснеет от стыда и беспомощно смотрит на свои руки.
— Ты прав. Прости. Я не хотела тебя смущать, — говорит она. — Больше такое не повторится.
Глава 37
Глава 37
То блаженное соитие на кушетке не стало последним. Мы пытались встречаться как можно чаще, хотя обстоятельства были, мягко говоря, неблагоприятными. Местами наших встреч бывали то сеновал в сарае на краю пастбища, где сено благоухало цветочками люцерны (а потом нам приходилось отряхивать с одежды семена и стебельки), то конюшня при доме Сент-Эндрю, где мы забирались в кладовую и занимались любовью рядом с поводьями, седлами и сбруями.
Во время этих встреч с Джонатаном, даже в те мгновения, когда я чувствовала его дыхание, когда капельки его пота капали на мое лицо, я, к собственному изумлению, ловила себя на мыслях об Адере. Изумляло меня то, что я чувствовала себя виноватой, изменяя ему. Ведь мы с ним в некотором роде были любовниками. Ощущала я и подспудный страх. Я боялась, что Адер меня накажет — не за то, что я отдавалась другому мужчине, а за то, что я этого мужчину любила. Но почему я чувствовала вину и страх, если делала именно то, чего он от меня хотел?
Возможно, потому, что в глубине сердца я знала, что люблю Джонатана, и только его. Он всегда выходил победителем.
— Ланни, — прошептал Джонатан, целуя мою руку. Мы с ним лежали на сене, тяжело дыша. — Ты заслуживаешь лучшего.