Пономарев посмотрел на Андропова, и тот сказал:

– Леонид Ильич, подробности спецопераций мы на Политбюро никогда не обсуждаем, могу потом доложить вам лично…

Брежнев тут же дал задний ход, он побаивался всесильного главу КГБ.

– Подробности мне не нужны. Давайте в общих чертах…

– В общих чертах – пожалуйста. На сегодняшний день в Италии находится одиннадцать с половиной тысяч наших эмигрантов еврейской национальности. Есть возможность использовать их в качестве детонатора всенародного восстания…

– Эмигрантов? – удивился Брежнев.

– Да. Там же много не надо, стена-то гнилая. Мне кажется, нам следует подумать сейчас о том, кого потом поставить во главе советской Италии. Энрико Берлингуэр мне видится не той фигурой, он нас постоянно поносит за Чехословакию и вообще. Тони Негри просто безумный, хуже Че Гевары. Но у нас есть другие кандидатуры…

– Нет, – вдруг жестко перебил Брежнев, – никаких других пока не нужно. Пусть будет Берлингуэр. Он хоть и сукин сын, но это идеальная фигура на данный момент. Во-первых, он глава партии, и будет логично, если он станет президентом сосси… не важно, Италии. Все по закону. А во-вторых, он будет делать все, что мы скажем, ведь у нас есть его расписки, что он каждый год получает от нас по шесть-семь миллионов долларов. И у меня есть данные, что именно на эти деньги он построил себе дачу. Он и этот его бухгалтер, как его?..

– Гвидо Капелони, – подсказал Черненко.

– Вот! Ну, прохвосты! Мы им даем деньги на революцию, а они на эти деньги себе дачи строят! И это они еще власть не взяли! Представляете, как мы этими фактами будем держать его за одно место, когда он станет президентом Италии!

Андропов и Пономарев усмехнулись, переглянувшись. Как будто это не они снабдили Брежнева компроматом на итальянских товарищей! Пономарев сказал:

– В таком случае 11 апреля мы начинаем Апрельскую итальянскую революцию. С вашего позволения, Леонид Ильич, мы назовем ее «Операция "Дрозд"».

– Называй хоть груздем! – весело отмахнулся Брежнев. Вот когда начала работать его доктрина! Сразу за Афганистаном – Италия! Но все-таки поинтересовался: – А почему именно 11 апреля?

– А это первый день еврейской Пасхи, Леонид Ильич, – объяснил Пономарев и прямо посмотрел в глаза Генеральному секретарю ЦК КПСС.

Многое стояло за этим взглядом, и все члены Политбюро поняли это, все догадались, что тут-то и была кульминационная точка всего заседания. Поскольку уже давно страну наводнили слухи, будто Брежнев открыл еврейскую эмиграцию вовсе не под давлением США и не в обмен на американское зерно, а под влиянием своей жены-еврейки. И никакие репрессии против еврейских активистов, никакие аресты и жесткие сроки Эдуарду Кузнецову, Александру Гинзбургу, Анатолию Щаранскому, Леониду Любману, Владимиру Слепаку, Иде Нудель, Иосифу Бегуну и еще десяткам других, менее знаменитых, никакие меры по ограничению эмиграции технической и научной интеллигенции, которые разрабатывались здесь же, на заседаниях Политбюро, с 1973 года[47], не могли избавить Брежнева от подозрений в тайной симпатии к евреям. Потому что слухи эти рождались здесь же, в аппарате ЦК КПСС на Старой площади, в кабинетах Катушева, Романова, Долгих, Демичева и того же Пономарева.