Трое склонились над столом, пытаясь благодаря листу бумаги сориентироваться в месте, где никогда не были.

— Значит, Хоффманн стоит здесь. Возле него, на полу, лежат заложники. Один заключенный и один тюремный инспектор. Полностью раздетые.

У присутствующих с трудом укладывалось в голове, что вот эти прямые черточки на плане означают людей, которым угрожает смерть.

— Эдвардсон говорит, после прибытия дежурной группы спецназа Хоффманн несколько раз показывался в окне в полный рост.

Йоранссон снял со стола несколько папок — тонкие и одну толстую, с тюремными досье — и разложил их на стульях, чтобы освободить место на столе; когда места все же оказалось недостаточно, он, следом за папками, убрал термос и три пустые чашки. Потом развернул карту поселка Аспсос и фломастером прочертил прямую линию от больших четырехугольников, обозначавших тюремные строения, через открытое зеленое пространство к четырехугольнику, отмеченному крестом.

— Церковь. От тюрьмы — ровно тысяча пятьсот три метра. Единственное место для снайперской стрельбы. Эдвардсон уверен, что Хоффманн знает об этом. Знает, что винтовки полицейских до него не достанут. Именно это он дает нам понять, когда встает перед окном.

В термосе еще осталось немного кофе. Заместитель министра взяла чашку, налила до половины. Потом поднялась, походила по кабинету, посмотрела на своих гостей.

— Вы должны были доложить мне об этом еще вчера. — Ее голос был очень тихим.

Она не ждала ответа.

— Из-за вас мы все оказались в ловушке.

Ее трясло от злости; она посмотрела на одного, потом на другого и еще больше понизила голос:

— Вы вынудили его действовать. Мне тоже придется действовать. У меня нет выбора.

Не сводя взгляда со своих гостей, замминистра пошла к двери.

— Я вернусь через пятнадцать минут.

Каждая ступенька была мучением, а когда Гренс увидел алюминиевую лестницу, которая упиралась в ведущий на башню люк, негнущаяся нога забастовала окончательно — в нее впилась такая боль, что думать ни о чем другом стало невозможно. Гренс ничего не сказал, когда поскользнулся на первой же перекладине, и ничего не сказал, когда через две перекладины сердце подскочило к горлу. С блестящим от пота лбом, с немеющими руками он выбросил свое тело на колокольню и до крови ударился головой о тяжелый чугунный колокол. Остаток пути до двери, ведущей на балкон, к прохладному ветерку, Гренс прополз на животе.

Сейчас в их распоряжении были в общей сложности сорок шесть полицейских — перед тюрьмой, в тюрьме, возле церкви… Двое находились здесь, на колокольне. Снайперы с биноклем, направленным на окно третьего этажа на фасаде корпуса «В».