— В последние годы я здесь не особенно живу. Но дорогу пока еще нахожу.
Эверт Гренс улыбнулся. Как странно. Раньше Огестам никогда не видел у него такого лица. Тяжелое лицо Гренса обычно бывало напряженным, неотступно следило за человеком, к которому было повернуто. Улыбка сделала лицо другим, и Огестам растерялся.
Прокурор прошел через длинную прихожую, по каждой стороне которой были комнаты, он насчитал не меньше шести. Пустые, как бы неподвижные комнаты. Именно так Свен описывал их: комнаты, которые не хотят просыпаться.
Такая же большая, такая же неподвижная кухня.
Прокурор проследовал за Гренсом через кухню в небольшую столовую: старый раскладной стол, шесть стульев.
— Вы один здесь живете?
— Садитесь.
Стопка синих папок и большой блокнот посредине, рядом — два еще влажных стакана, между ними бутылка «Сиграма».
Он подготовился.
— По капельке? Или вы за рулем?
Расстарался. Даже виски того же сорта.
— Здесь? В вашей компании? Не решаюсь. Вдруг у вас в бардачке стопка пыльных квитанций, штраф за парковку.
Гренс вспомнил холодный зимний вечер полтора года назад. Он тогда ползал на коленях, прямо брючной стрелкой в мокром свежевыпавшем снеге, измеряя расстояние между машиной и Васагатан.
Машиной Огестама.
Он снова улыбнулся, улыбка почти стала неприятной.
— Насколько я помню, штраф тогда аннулировали. Сам прокурор и аннулировал.
Комиссар тогда оштрафовал Огестама из-за восьми сантиметров, которые сделали парковку неправильной, со злости, что прокурор осложнил следователям поиски пропавшей шестнадцати летней девочки, загнав их в тоннели под Стокгольмом.
— Можете наливать. Полстакана.
Оба выпили. Гренс достал из папки какую-то бумагу и положил ее перед Огестамом.
— У вас есть триста два секретных донесения. О том, что случилось