Чуть было не грянулся вниз. Благо, прозвучало не из кухонной форточки, а откуда-то сзади – из окна напротив. Он исхитрился оглянуться.

Дама в распахнутом халате с грудями по пояс высунулась из окна напротив, вывалив бюст на свежий воздух. Тон – не скандально-уличающий, а интимно-приглашающий. Мол, а то – ко мне?

Ломакин мимикой изобразил: сегодня – нет… Губами показал: тс-с-с! Получилось вроде воздушного поцелуя без применения пальцев – пальцы цеплялись за кирпичную кладку. Истолковать можно по-разному, но исскучавшаяся особа истолковала это как: вот и поладили, вот и жду, вот и попробуй не приди, иначе заложу… Пусть. Не сейчас. Потом закладывай – воображаемому обманутому мужу, воображаемой заждавшейся законной жене, воображаемым плачущим детям: «Тятя, тятя! Наши сети!…». Но потом, потом. Не сейчас. Ага?

Ага. Особа ответила воздушным поцелуем и – любопытство! – дождалась, пока Ломакин не проник в форточку. Показала ему большой палец: класс! Он вынужденно ответил ей обещающим жестом: щас улажу свое и – жди. Не сегодня, так завтра. Сообщники! Черт побери, лишний свидетель!

Он впал в кухню бесшумно и вслушался – тишина.

Он миновал ванну в коридоре, приостановившись: есть ли кто по-прежнему под неподъемным панцирем? Был почти уверен: нет никого. Должны были «петрыэлтеры» освободить соратника, если спохватились: где он?! уехал и пропал. куда уехал? туда… Под ванной было тихо… как в гробу. Однако не хватало только, чтобы «петрыэлтеры» сошлись в одной точке в единицу времени с анонимными солоненковцами, чей «жопик» до сих пор скучает под окнами комнаты «Гургена». И под окнами ли «Гургена» он скучает? Какое дело солоненковцам до пресловутого «Гургена»?! Им бы Ломакина отыскать, спросить кое о чем. Где бы его отыскать? По проверенным данным, он, Ломакин, в Баку. Тогда почему «жопик» скучает под окнами убежища? Кто навел? Кто продал?

Совпадение? «Жопики»… Ан нет. То раньше «жопиков» на улицах было не меньше, чем пешеходов. Теперь иномарок больше, чем «жопиков». И если ярко-оранжевый «Запорожец» не случайно стоял у ломакинского подъезда на Раевского, то теперь он – не случайно стоит у мерджаняновского подъезда.

Не случайно. Ломакин ступил в прихожую-зало из темноты коридорно-кишечного тракта и чуть было не взвыл: все повторяется, все! Дурная бесконечность! Зало было измазано. Кровью. Смазанные следы вели из ЕГО комнаты к выходу из квартиры. Смазанные следы вели в коридор, откуда он шел, не заметив их во мраке. Смазанные следы были везде. Будто и не минуло двух (трех?) суток, будто опять трезвонит-колотится зек Елаев-Елдаев, а Ломакин тщится придумать достоверную версию своего нахождения посреди зало: я тут ни при чем!