Киев бомбили утром в воскресенье, и, как известно, все подумали — учебная тревога. У двери утром плакала молочница: «Война!» Сима побежал в музей Западного искусства, где по воскресеньям копировали картины его товарищи. Они оформляли экспозицию музея. Это было что-то вроде клуба, объединения друзей.

Оказалось, там раздают задания художникам, срочно всем рисовать плакаты «Все на фронт!» и «Ты записался добровольцем?». Одному начальнику пришло в голову даже заказать эпическое полотно «Немецкие оккупанты на Украине в 1918 году». Сноровисто подмалевывая гуашью эту сцену, Сима на ходу думал, как же ему попасть поскорее в добровольцы. Он оставил два эскиза на одобрение комиссии, состоявшей из каких-то военных, и кинулся на улицу, где ему передалось возбуждение прохожих, заговаривавших с незнакомыми, что-то кричавших. Перед военкоматом уже роилась немаленькая толпа.

Ясно было, что не пробиться. Не следовало терять время. Лучше двинуть домой и позаклеивать, пока есть время, стекла от бомбежек.

Дойдя до Лерочки, он почему-то успокоился. Лера как раз оконной клейкой и занималась. И что-то еще по ходу дела припевала, хотя глаза были от слез опухшие. Лючия сидела на детском стульчике и глядела внимательно, молотя деревянной куклой по столу. Ничего не говорила, но глядела в упор. Понимала, что взрослые совсем на себя не похожи.

Перехватив конец бумажной полосы, Сима несколько раз сложил ее, вывернул, середина окна украсилась большим «Л» — инициал Леры и Люки — английским курсивом с завитушками. Так провели они вечер, то заливались слезами, то хохмили и хохотали, а когда закончили возню, вышли на балкон. Где-то хлопали зенитки. В небе перекрещивались прожектора. Он сказал Лерочке:

— Вот это бы была по мне военная работа. Я умею ставить свет, и на освещение, и на маскировку. А впрочем, на работу я на любую готов.

Усевшись прямо на камни балкона, он прильнул к Лере. Оказалось, что рот у нее набит шоколадом, откуда-то взялся большой кулек, и, не говоря ни слова, они поглотили все его содержимое, обнимаясь все крепче.

На следующий день пришлось все-таки в очереди постоять. В военкомат навалила уйма народу, пришедшего по повесткам, и там же толкались желающие стать добровольцами. Военком категорически отвечал всем, чтобы возвращались по местам работы и работали и не мешали ему проводить мобилизацию.

Порыв разбился, и, неудовлетворенные, художники побрели обратно к своим плакатам.

Это первая неделя была. Сима малевал новые декорации к испанскому спектаклю — да зачем сейчас он? И взвешивал, как бы сделать, чтобы попасть в добровольцы, а не проторчать всю войну, строя в городе идиотские макеты штабных зданий на тех пространствах, где их нет, и наводя на небо марафет, камуфлируя объекты.