— Обязательно загляните ко мне.

Зазвонил мобильник Бука. На этот раз тревога в голосе Плоуга чувствовалась даже больше, чем обычно.

— Министр обороны созывает совещание.

— Какая повестка?

— Не говорят. Сегодня после обеда.

— Передайте Россингу, что у меня нет времени на загадки, — сказал Бук и нажал кнопку отбоя.

— Это правда, что в живых остался всего один боец из того отряда? — спросила Карина, провожая его к двери.

— Да. Только мы не знаем, где он. И… — Второй вопрос казался еще более сложным. — И почему он в бегах.

— Вы узнаете это, Томас. Что бы ни говорили другие. У вас все получится.

— Так мы договорились? Вы зайдете ко мне, когда будете в офисе? — еще раз повторил свою просьбу Бук и вышел на улицу ждать машину.

Она была припаркована в другом конце улицы. Как догадался Бук, Карстен Плоуг не испытывал желания встречаться с бывшей коллегой даже на секунду.

Склад боеприпасов в Рювангене: деревянные ящики с армейскими штампами на боках, пластмассовые контейнеры на полках от пола до потолка, все подписано и пронумеровано. У входа их встретили полковник Ярнвиг и Саид Биляль, оба в форме защитного цвета.

Биляль держал в руках свой паспорт и справку о прививках.

— Наверное, вам уже не терпится отправиться в путь?

Лунд предприняла отчаянную попытку завести светский разговор, когда возникла заминка с оформлением пропусков. Однако неулыбчивый молодой офицер, которому не было еще и тридцати, казалось, нес службу даже во сне.

— Я солдат. Делаю, что приказано. И я поеду не раньше чем через месяц, у меня здесь еще административная работа.

Лунд подумала о своем сыне. Марк тоже объявил ей, что пойдет в армию, когда придет время. Так он собирался заработать на обучение в университете. О своем решении он говорил так, словно солдат — это всего лишь профессия, такая же как бухгалтер, юрист или врач…

Торстен Ярнвиг был военным до мозга костей. Она не могла представить его никем другим. Но Биляль так молод, он еще не сформировался, не сложился как личность, он мог бы быть кем угодно.

Мир изменился. В ее детстве война казалась или чем-то экстраординарным, или очень далеким отголоском прошлого, которое никогда не вернется и осталось лишь в памяти у родителей, у бабушек и дедушек как воспоминание о нацистах в тяжелых сапогах, марширующих по улицам Копенгагена перед толпами мятежных датчан.