Он у меня был. Засунут между теми несколькими долларами, которые я оставил в кошельке.
Я открыл дверь и включил свет в коридоре.
Первое имя было ДЖЕССИКА. Красной краской. На месте, где раньше висела карта Манхэттена в рамке 1890-х годов. Карта лежала на полу, стекло и рамка были разбиты.
Следующее имя было ЭББИ.
Затем ЭЙЛИН и ДЖАФИРА. Резкий красный цвет, грубые мазки, вокруг букв сделаны брызги в стиле Джексона Поллока.
На стене в коридоре написаны имена: РЭЙ, КОННОР.
В гостиной-столовой: СЕФ, РОЗА, СОЛ.
Все картины валялись на полу, изгаженные и забрызганные краской. Картина Центрального вокзала была неузнаваемой.
ДЖОН, КАРЛА.
Семейные фотографии были разорваны на мелкие кусочки, рамки разломаны и разбросаны.
ПЭТТИ, ХАРРИ.
Диван и кресла изорваны в клочья. Обеденный стол расколот. Стулья сломаны и тоже разбросаны. Телевизор без монитора. Музыкальный центр кровоточил проводами.
ДЕЙВ, ЧАК.
Системный блок компьютера был буквально выпотрошен: в разных углах валялись материнская плата, процессор и блок памяти. Пол представлял собой зловещую, воняющую палитру, состоящую из содержимого моего холодильника.
У ТВОИХ ЖЕРВ ЕСТЬ ИМЕНА, УБЛЮДОК.
Пропущенная буква Т в слове ЖЕРТВ каким-то образом подчеркивала ту слепую ярость и ненависть, которая подпитывала каждый удар кисти.
Меня ненавидели. Было неважно, что я не сделал ничего такого, чтобы заслужить подобное отношение к себе. Меня ненавидели. Это было так просто, так ужасно. Все мое тело болело, но я продолжал стоять, чувствуя, как у меня под ногами плющится стекло, дерево, сыр, оливки, осколки моего хрупкого местообитания.
Я вспомнил, что Кэрол говорила мне о граффити, нарисованном на бордюре шоссе Рузвельта. Дерьмо случается.
«А что-нибудь