— Мой друг умер, — ответил Давид, не открывая глаз. — Мой брак распался. Мои дети — не мои дети, и я никогда не смогу снова играть на гитаре — ее у меня украли, и дом мой продали каким-то ужасным людям, и я под огромной дозой демерола. Отличная штука. Я столько лет потерял… Проклятье!

— О Давид! — Тилли взяла его лицо в свои крошечные ладони и несколько раз поцеловала в лоб. Это было очень приятно, и он улыбнулся. Теперь она уже целовала его в губы — короткими, быстрыми поцелуями, от одного уголка к другому. Он обхватил ее руками, и она страстно обняла его в ответ. Потом он зарылся в ее мягкие волосы и утонул в ее объятиях, теряя сам себя.

В следующее мгновение они оба были под пурпурным бархатом, и женщина все еще покрывала его поцелуями, и он стал целовать ее в ответ. Было так приятно, так тепло, так влажно. Он смутно осознавал, что он почти раздет, вероятно, он и был голым. Не страшно, по крайней мере она одета. Он чувствовал, как ее руки гладили его спину, ягодицы, бедра. Это было так приятно, что ему не хотелось ее останавливать. Что-то зрело у него в паху, пульсировало, и он привлек ее ближе и прижал к себе сильнее. Она перекатилась на него сверху, и его возбужденное естество оказалось где-то между ее колен. Ее тело было таким коротким, таким маленьким. Очень странное ощущение, будто обнимаешь ребенка. Это несоответствие ее детских форм и желания зрелой женщины вдруг резко привело его в чувство, и он осознал, что еще мгновение — и он был готов зубами сорвать с нее одежду и овладеть ею. Так хотелось глубоко погрузиться в женское лоно, утонуть, перенестись в какое-то иное место, но это было сумасшествие. Завтра он проснется… с Тилли. Это неправильно. Он знал, что сильно пожалеет об этом.

— Нет, Тилли, — с трудом выговорил он, — мы не должны!

— Почему? — возразила она, продолжая покрывать горячими поцелуями его губы.

— Ты пользуешься моей беспомощностью. Это нехорошо. Я накачан наркотиками по самую макушку.

— Это хорошо, — усмехнулась Тилли.

— Нет, не очень. — Он уже полностью проснулся и легонько оттолкнул ее от себя плечом. — Руки ужасно болят, — солгал он. — Тилли, мне ампутировали палец. Пожалуйста, Тилли! Я не могу. Мне очень жаль, правда!

Она посмотрела на него сверху вниз и нахмурилась.

— Ампутировали? О, это ужасно, Давид! — Он видел, что она поняла, что он на самом деле имел в виду. Он просто не хотел делать этого, потому что не мог завязать с ней отношения. Было заметно, как она расстроена. Она откатилась от него и привела свою одежду в порядок. — Я приготовлю тебе чай, — тихо сказала она и вышла из комнаты. Спустя несколько секунд он был уже очень, очень далеко.