Чтеца опять качнуло, но он удержался на ногах.

– Я – пьяный нищий музыкант,

Забывший семь волшебных нот.

Я бесконечно виноват

И… рад, что оборвал аккорд.

Что я глумился над тобой.

Я проклял небо ради той,

Что так тревожит мой покой.

Я проклял небо ради той,

Что так глумилась надо мной,

Закончив, Бурыгин некоторое время стоял, глядя на стену. Затем неловким движением смахнул скатывающиеся по щекам слезинки и повернулся.

– Она не любила меня. Но я нашел другую Лизу. Три года назад. Невозможной красоты женщина. Мисс Алтайского края. Меня трясет, когда я прикасаюсь к ней. Теперь в ней вся моя жизнь. Все ради нее. А она этого не понимает!

И, как будто что-то вспомнив, он вдруг яростно выпалил:

– Сука!

Его сжатые губы побледнели. Наполнив рюмку до краев, прокурор проглотил коньяк. На его напрягшемся горле подпрыгнул кадык.

350 мл. На поверхности коры головного мозга прокурора массово формировались рубцы и язвы. В сдавленных кровотоках печени повысилось давление. На этот раз не дошло до разрыва сосудов и кровотечения. Это произойдет позже, когда развивающийся цирроз достигнет крайней стадии.

– Тварь! Куда она от меня денется? Найду и убью суку! Я ради ее беззаботной жизни продаю душу, а она сейчас с каким-нибудь…

Он не договорил. Налив себе еще пятьдесят граммов, быстро выпил. Бутыль почти опустела. Коньяк в рюмке-пешке арестанта оставался нетронутым. Черняк смотрел на прокурора, как будто пытаясь в нем что-то разглядеть.

– Она не любила меня. Но я нашел другую Лизу. Три года назад. Невозможной красоты женщина. Мисс Алтайского края. Меня трясет, когда я прикасаюсь к ней. Теперь в ней вся моя жизнь. Все ради нее. А она этого не понимает!

И, как будто что-то вспомнив, он вдруг яростно выпалил:

– Сука!

Его сжатые губы побледнели. Наполнив рюмку до краев, прокурор проглотил коньяк. На его напрягшемся горле подпрыгнул кадык.

350 мл. На поверхности коры головного мозга прокурора массово формировались рубцы и язвы. В сдавленных кровотоках печени повысилось давление. На этот раз не дошло до разрыва сосудов и кровотечения. Это произойдет позже, когда развивающийся цирроз достигнет крайней стадии.

– Тварь! Куда она от меня денется? Найду и убью суку! Я ради ее беззаботной жизни продаю душу, а она сейчас с каким-нибудь…

400 мл. Давление в голове прокурора увеличилось настолько, что кровь прилила к лицу. Он агрессивно придвинулся к арестованному и, глядя в упор, заорал:

– Ты, бл…! Слушай сюда! Завтра к тебе зайдет мой… Корчуганов, в общем.

Прокурор стал забывать слова. Это количество погибших мозговых клеток, отвечающих за память, перевалило за критическую отметку. Они не восстановятся. И утром Бурыгин не сможет вспомнить событий этого дня.

– Поедешь… поедете в сорок шестую… налоговую. Сделаете замену учредителей на… бизнес по сайту. Понял? Если Крочуг… Корчуганов скажет… что-то не так… Тебе пи…ц. Останешься с голой жопой на Сахалине.

Хихиканье пьяного Бурыгина прервала начавшаяся икота.

– Ик. Свобода, все деньги и имущество или сайт. Вот твой выбор. Понял?

У Черняка во рту стало сухо, как в пустыне. Он с трудом сглотнул слюну. Не верить в могущество «управляющего адом» у него не было никаких оснований. События последних двух недель наглядно подтвердили это. Его бизнес был почти уничтожен. По натуре боец, Черняк, безусловно, принял бы вызов. И готов был бы пойти на крайние меры. Но сейчас в ЦКБ боролись за жизнь его жена и дочь. Им были необходимы деньги и он – муж и отец – на свободе. Это обстоятельство перевешивало боль уязвленного самолюбия.

– Да.

– Выбрал?

– Да.

Прокурор вылил остатки крепкого напитка в рюмку и опорожнил ее. Поставленный неуверенной рукой на шатающийся стол, хрустальный король упал, покатился и разбился вдребезги, ударившись об пол. Бросив удивленный взгляд, Бурыгин махнул рукой.

– Пи…ц королю!

Затем он снова поднял глаза на арестанта.

– Ты мне четко отвечай, гад! Что выбрал? Кро… Корчуганова к тебе отправлять или уголовничков?

Черняк отвернул голову и внятно произнес:

– Я отдам сайт.