— А они едят волков?

— А бог их знает. В лесу этом все такое странное было. Девочка же не из леса, а из города, она и не знала толком, кто тут кого ест на самом деле.

— Ну а чем потом закончилось?

— Закончилось? А ничем. Устала девочка очень. Волка не нашла. И пошла к шакалам мириться. Отдала им пирожки, а они ее за это из леса вывели обратно в город.

— И все? — Даша была разочарована. — А волк?

— А волк с голода умер без пирожков. В городе у девочки в газетах потом об этом писали. Нашли, мол, мертвого волка в лесу.

— А девочка?

— А девочка всю оставшуюся жизнь плакала.

— Волка было жалко?

— Да всех ей было жалко. И волка. И себя. Она же так одна и осталась. И главное, шакалов тоже было жалко! И лес было жалко этот дремучий, и всех его других лесных жителей…

— Кошмарная какая сказка! Давай придумаем по-другому! Ну чтобы все хорошо кончилось! Пусть она найдет волка, и он съест всех шакалов!

— Пусть.

(«Пусть Антон отвезет холодильник на дачу!»)

— Ну, правда! — требовала девочка.

— Ну, правда! Что она могла-то, девочка эта? Одна, в лесу? Устала она совсем уже, понимаешь? И не могла ничего!

— Неправда! Так нечестно! Папа говорит, что мы можем все, что захотим. Надо только в это верить точно-точно, и оно случится! Что в этом весь секрет! Почему у тебя щека блестит? Ты плачешь?

— Нет, золотко мое любимое! Я не плачу. — Я поцеловала ребенка и уютнее подоткнула вокруг нее одеяло. — Все. Спи. Я рядом.

Выключив свет, я поплелась на кухню, прихлебывая янтарную обжигающую жидкость прямо из горлышка.

— Пусть она нашла волка, и он съел всех шакалов! — донесся до меня требовательный детский голос из темноты оставленной мной комнаты.

* * *