— А к папе мы когда поедем?

— Ты — потом. А я — никогда. Мне пора уезжать уже. Я тут у вас загостилась. Мне тут не место. В смысле — просто нет для меня места тут, тесно у вас, самим ничего не хватает, вот и толкаетесь… И больно, надо заметить, толкаетесь так! До слез больно!

Даша посмотрела на меня внимательно:

— А ты где живешь? У вас там не толкаются?

— И у нас, конечно, тоже толкаются. Но шутя. Не больно. И всегда потом говорят «Sorry». А у вас толкаются — так толкаются, киска моя. Мне выпить надо, а ты ложись. Скоро-скоро ты поедешь к маме.

— А сказка? — спросила Даша с вызовом. — Почему ты мне давно сказку не рассказывала?

— Сказку?

Мне было жаль расставаться с ребенком, в душе что-то тянуло и щемило, и я была рада полежать с ней в обнимку, рассказывая ей сказку и глядя на прощанье в Максовские ее глаза. Я откупорила крышку бутылки и, прихлебывая коньяк прямо из горлышка, накрылась одеялом и прижалась к лежащей девочке, накручивая ее кудряшки себе на пальцы.

— Значит, так… Сказка… Про что сказку хочешь?

— Про маленькую девочку, которая заблудилась в лесу!

— Хорошо. Жила-была маленькая девочка… — я поцеловала Дашу в висок и сглотнула идиотские слезы. — Жила она хорошо. Ходила в школу и получала там хорошие оценки. Домик у нее был свой, ремонт она недавно сделала, красиво вышло, и душу ей очень грело…

— Маленькие девочки не делают ремонт! — возразила Даша.

— Ну почему не делают? Ну ладно, пускай не делают. Короче, жила себе девочка, жила, но что-то ее мучило, чего-то ей не хватало…

— Чего?

— Не знаю чего. Она и сама не понимала. Чего-то «настоящего».

— А у нее родители были? Они ее любили?

Я прихлебнула коньяку.

— Были, конечно, у нее родители. И любили ее очень. Но она тоже хотела любить кого-то, понимаешь? Вот у тебя есть твой Вася, и ей тоже кого-то хотелось иметь.

Даша понимающе кивнула и прижала зайца покрепче к груди.

— Дальше рассказывай!