Все так же шепотом:

— Скажите, что вам известно.

Не останется ничего предполагаемого, ничего недосказанного — мрачной и трагической правды не избежать.

— Хорошо, — тихо проговорил Ричардсон. — Но уж вы извините — сами настояли. — Теперь он смотрел своему собеседнику прямо в глаза. — Ваш сын Хоуард никогда не был героем. Он был предан суду за проявление трусости перед врагом, за то, что дезертировал и подверг опасности своих товарищей и явился причиной смерти своего штурмана. Военно-полевой суд признал его виновным по всем статьям. И он в ожидании приговора повесился.

Лицо Харви Уоррендера было белым как полотно.

А Ричардсон, помрачнев, нехотя продолжил:

— Да, рейд во Францию был. Но ваш сын был командиром лишь собственного самолета с единственным штурманом. И полетел он не добровольно. Это было его первое задание, самое первое.

У лидера партии пересохли губы. Он провел по ним языком и продолжил:

— Эскадрилья летела оборонительным строем. Неподалеку от цели они подверглись серьезной атаке. Другие самолеты пробились и стали бомбить — некоторых из них недосчитались. А ваш сын, несмотря на уговоры своего штурмана, повернул назад, оставив без прикрытия товарищей.

Руки Уоррендера дрожали, когда он ставил на стол стакан с виски.

— По пути назад, — сказал Ричардсон, — самолет подвергся артиллерийскому обстрелу. Штурман был серьезно ранен, а ваш сын целехонек. Тем не менее ваш сын покинул свое место и отказался лететь дальше. А штурман, несмотря на свои раны и на то, что он не был квалифицированным летчиком, сел за штурвал и попытался довести самолет до дома…

Ричардсон подумал, что если закрыть глаза, то он сможет представить себе, как это было: крошечная, тесная, полная грохота, открытая кабина, залитая кровью штурмана; оглушительный рев моторов; зияющая дыра, проделанная снарядом, дующий в нее ветер, снаружи — треск выстрелов. А внутри… обволакивающий, словно сырое, дурно пахнущее облако, страх. И в углу кабины съежившаяся фигура.

«Несчастный ты мерзавец, — думал Ричардсон. — Несчастный невежественный мерзавец. Ты сломался — только и всего. Ты пересек черту, подойдя к которой многие из нас колебались. Ты совершил то, что другие — одному Богу известно — часто хотели совершить. Да кто мы такие, чтобы критиковать тебя?»

Полицу Харви Уоррендера текли слезы. Он поднялся и надломленным голосом произнес:

— Я не хочу больше это слушать.

Ричардсон умолк. Собственно, и говорить-то больше было почти нечего: самолет разбился при приземлении в Англии — такое могло произойти и с наилучшим штурманом. Обоих достали из обломков — Хоуард Уоррендер чудом уцелел, а штурман умирал… Впоследствии медики сказали, что он мог бы остаться жив, если бы не потеря крови от усилий вести самолет… Военно-полевой суд; приговор — виновен… Самоубийство… Отчеты замяты, дело закрыто.