— Оставьте здесь ваше пальто, — приказал он и, не дожидаясь Ричардсона, пошел по коридору к открытой двери.

Ричардсон сбросил пальто и последовал за ним.

Уоррендер кивком указал на комнату, куда вела дверь, и Ричардсон вошел в квадратный просторный кабинет. Три стены — от пола до потолка — были уставлены книгами, многие из которых, как заметил Ричардсон, были в дорогих тисненых переплетах. В центре четвертой стены, выложенной панелями красного дерева, был массивный каменный камин. Раньше в нем горел огонь, а сейчас дымились лишь два-три обугленных полена. В стороне стоял письменный стол полированного темного красного дерева, а по комнате были расставлены группами кожаные кресла.

Но главное было над камином.

В панелях стены была сделана выемка, и в выемке, умело освещенный скрытыми лампами, висел портрет молодого человека в форме военно-воздушных сил. Это был такой же — лишь более крупный — портрет, как и тот, что висел в рабочем кабинете Харви Уоррендера.

В основании выемки, как увидел Ричардсон, была полка, и на ней лежало три предмета: маленькая модель бомбардировщика «Москит» времен Второй мировой войны, сложенная карта в пластиковом пакете карманного размера, а между ними пилотка офицера военно-воздушных сил с выцветшей материей и эмблемой. Внутренне вздрогнув, лидер партии вспомнил слова Милли: «этакий храм».

Харви Уоррендер подошел к нему сзади.

— Вы смотрите на моего сына — Хоуарда, — сказал он.

Это было произнесено более любезным тоном, чем все предыдущее. При этом на Ричардсона пахнуло виски.

— Да, — сказал Ричардсон, — я предполагал, что это он.

У него было такое чувство, что его проводят по ритуалу, какому подвергают всех посетителей. И ему хотелось поскорее с этим покончить. Но Харви Уоррендера было не сбить с пути.

— Вы, наверное, думаете, почему эти вещи лежат под портретом, — сказал он. — Это все вещи Хоуарда. Я попросил прислать их мне — все, что у него было, когда он погиб в бою. У меня их целый ящик, и я меняю их тут через каждые несколько дней. Завтра я уберу отсюда маленький самолет и положу на его место карманный компас. На будущей неделе я на место карты положу бумажник Хоуарда. Пилотку большую часть времени я держу тут. Мне иногда кажется, что он войдет в эту комнату и наденет ее.

«Что тут можно сказать?» — подумал Ричардсон. Интересно, сколько людей страдали здесь от смущения. Если слухи верны, то немало.

— Он отличный был малый, — сказал Уоррендер. Язык по-прежнему не очень слушался его. — С отличным характером, и умер он как герой. Я думаю, вы об этом слышали. — И резко добавил: — Должны были слышать.