— Что именно забавно? Страсть Алика к Оле?
— Нет, другое. То, что они все забыли. — И она произнесла со значением: — Мне тоже есть что добавить к твоему рассказу.
Я посмотрел на часы.
— Давай отложим на следующий раз.
— Тебе не интересно? — удивилась она.
— Конечно, интересно. Только уже пол-одиннадцатого. Сколько тебе отсюда ехать до дома?
— Не беспокойся за меня, — говорила Надя и одновременно что-то искала в своей сумке. Сначала она вынула из нее сигареты и закурила. Пачку положила обратно, спички оставила. Потом она достала из сумки сложенный пополам листок бумаги, развернула его, пробежала глазами и торжествующе протянула мне.
Зажженная Надей спичка осветила коряво написанные строки. Это было своего рода свидетельство о рождении. Надя зажигала одну спичку от другой, пока я читал этот любопытный документ. Из него следовало, что 15 января 1930 года у С. С. и И. И. Певуновых родилась дочь Ольга.
АПОЛЛОНИЯ
АПОЛЛОНИЯ
«Здравствуй, дорогая моя кузина Ниночка, — писала Аполлония 22 февраля 1930 года, спустя три месяца после того, как перебралась к Степану Линникову. — Я сейчас далеко от Москвы, живу другой жизнью и сама стала другой — но не с этого мне хочется начать свое письмо. Я оказалась одна в доме, первый раз за долгое время и на меня нашло сентиментальное настроение. Знакомо тебе такое состояние? Вспомнились все, кто еще остался в живых — сестра Маргарита, кузен Матюша, дядюшка Глеб Казимирович, вспомнилась ты, и на тебе это чувство задержалось дольше, чем на других. Тебя это, наверное, удивит, ведь родная сестра вроде бы должна быть ближе. Должна, но не ближе: у меня с Маргаритой всегда были трудные отношения, а в прошлом году и вообще произошел разрыв.
«Здравствуй, дорогая моя кузина Ниночка,
Я сейчас далеко от Москвы, живу другой жизнью и сама стала другой — но не с этого мне хочется начать свое письмо. Я оказалась одна в доме, первый раз за долгое время и на меня нашло сентиментальное настроение. Знакомо тебе такое состояние? Вспомнились все, кто еще остался в живых — сестра Маргарита, кузен Матюша, дядюшка Глеб Казимирович, вспомнилась ты, и на тебе это чувство задержалось дольше, чем на других. Тебя это, наверное, удивит, ведь родная сестра вроде бы должна быть ближе. Должна, но не ближе: у меня с Маргаритой всегда были трудные отношения, а в прошлом году и вообще произошел разрыв.
Голубчик Ниночка, мы не виделись семь лет, с похорон тети Симы. Я не давала о себе знать, потому что у меня было много скверного и не хотелось приобщать тебя к своим несчастьям. Их пик пришелся на сентябрь прошлого года, когда я потеряла свою комнату в Москве (не буду говорить как — это подлая история). Услышав тогда, что еще существуют толстовцы, я отправилась в одну из их коммун в Тамбовскую губернию. Такой поворот жизни казался мне замечательным: и идеи Толстого мне близки, и работать на земле хотелось, — но и этот план сорвался. Когда я добралась до места, коммуну уже закрыли. Сейчас ведь везде организовывают колхозы, а прежние кооперации упраздняют.