Продавец в хозяйственном магазине, огромный толстяк лет сорока с инфантильным прыщавым лицом, носил клетчатую фланелевую рубаху нараспашку, демонстрируя всем свой огромный живот и майку. Он был не прочь пооткровенничать и поразглагольствовать перед камерой. Когда Энн сделала покупки и вышла, он выразил свое отношение к походу Брауна.

— Меня бы под пистолетом не заставили сесть в их маленькое суденышко.

— А почему? — спросил Стрикланд.

— Ну его к дьяволу, — хмыкнул тот, — это же опасно. А жить так сладко.

Образ толстого, мучнистого продавца, провозглашающего сладость жизни, не выходил у Стрикланда из головы. Со временем эта фраза станет расхожей у кинорежиссеров, и они будут бросать ее друг другу, как в цирке. «Эй, жить так сладко!»

Стрикланд снова и снова прокручивал эпизод, где продавец произносил ее. Херси с Джин-Мэри обменивались непонимающими взглядами у него за спиной. В Нью-Йорке, позже, он несколько раз показывал его Памеле. И каждый раз она то смеялась, то плакала.

Они закончили съемку, и Херси и Джин-Мэри, уложив аппаратуру, отправились погулять. Стрикланд и Энн вернулись в дом. Энн налила себе еще вина.

— Я, наверное, выглядела не совсем трезвой, — предположила она.

— Может быть. Посмотрим.

Этим вечером в постели она говорила об Оуэне.

— Он верит во все эти вещи, в которые люди привыкли верить. Еще задолго до тебя. Задолго до нас.

— В точное бомбометание, — подсказал он, обнимая ее. — Хирургическое искусство. Все эти старые добрые штучки.

«Выпали плохие карты, — думал он. — Роковые карты. Мне никогда не выиграть. Но эта сучка завладела моим мозгом, моей кровью».

— Мужество и доблесть, — сказала она. — Морское благородство.

Ими вдруг овладело жгучее желание. Позднее, надевая ему на шею амулет, она поцеловала его.

— Мой воробышек, — проговорила она заплетающимся языком и вновь заинтересовалась резным изображением на орнаменте. — Он такой маленький. Как можно было вырезать на нем такое изображение, не пользуясь увеличительным стеклом или чем-то вроде того?

— У них было много таинственного. — Черты пленника — микроскопические, но четко изображенные в талантливой и чуть иронической манере, свойственной искусству майя, выражали явную агонию.

— Я бы назвала его «Страдалец». — Энн взяла амулет в руку.

— Хорошее название, — заметил Стрикланд. — А как ты думаешь, кто он?

— Не знаю. Доносчик? Соглядатай? — Во взгляде у нее не было даже тени милосердия, когда она смотрела на крошечную фигурку. — Лжесвидетель?