— Да, верно.

Радклифф повернулся к Дэниэлсу:

— А вы поняли, что разговор записывался на пленку?

— Конечно, нет. Мы вместе ходили в Оперу, на балет. — Дэниэлс подмигнул Анне. — Приятный был вечер, не правда ли?

Он снова передвинулся на стуле и выпрямился.

— Почему бы мне ей не позвонить? Особенно после того, как мы пообедали в тот вечер и я ей очень понравился.

Прокручивая пленку, Лангтон следил за реакцией Дэниэлса, за его подмигиванием Анне и ухмылками, за тем, как он наклонялся и перешептывался с Радклиффом. Запись разговора подошла к концу, и Лангтон выключил магнитофон.

— Вы признаете, что это ваш голос и вы говорили с сержантом Трэвис?

— Да. С какой стати мне это отрицать? Я ей звонил.

Радклифф подсел поближе к столу и, указав пальцем, обратился к Лангтону:

— А какое право вы имели записывать на пленку сугубо личный телефонный разговор моего клиента?

— Нас беспокоила судьба сержанта Трэвис, и мы стремились обеспечить ее безопасность.

— Беспокоила?

— У нас были основания для беспокойства. Их так называемое свидание проходило под нашим контролем. И запись на пленку проводилась в то время, когда ваш клиент был в квартире у сержанта Трэвис.

— Что? — Дэниэлс утратил прежнюю невозмутимость и мог в любую минуту взорваться.

— Она поставила телефон на запись, когда вы находились в ее квартире. Сержант Трэвис выполняла задание, расследуя это дело, а мы ее прикрывали. Я бы сказал, что тут все очевидно: вы были подозреваемым в деле об убийствах. Замечу, что она очень хорошо работала. Вы так и не догадались о ее намерениях, а мы получили нужный нам результат.

Дэниэлс пригнулся к столу и занял чуть ли не его треть.

— Какой же? И чего вы добились?

— Мы смогли убедиться, что вы уже не в первый раз явились в дом к сержанту Трэвис. И с тех пор установили за вами слежку.

— Я был там, в квартире, по ее приглашению. Ну и что?