— Многие из тех людей, что живут на холмах, сказали бы то же самое и в отношении Миттеля. Вряд ли бы они поверили в то, что о нем написала «Таймс», если бы сами не выловили его из бассейна.

— Но разве не существует альтернативных сценариев? Разве так уж невозможно представить, что детективы, которые вели это дело, оказались правы в своих предположениях и это убийство в действительности имело сексуальную подоплеку? Весьма вероятно, что при таком раскладе найти убийцу и впрямь не представлялось возможным.

— Альтернативные сценарии существуют всегда.

— Но вы почему-то больше тяготеете к поискам злоумышленников среди представителей власти и политического истеблишмента, хотя очень может быть, что это не тот случай. Возможно, это связано с вашим подсознательным стремлением обвинить общество в том, что случилось с вашей матерью… и с вами?

Босх мрачно покачал головой. Слушать это было неприятно.

— Вся эта ваша психология… Временами мне кажется, что это всего лишь игра в слова… Почему бы нам просто не поговорить о фотографиях?

— Извините, что отвлеклась от интересующего вас предмета. — Она посмотрела на конверт, словно видела сквозь него лежавшие там фотографии. — Не скрою, мне было трудно смотреть на эти снимки. Что же касается их свидетельской ценности, то она невелика. Фотографии демонстрируют то, что я назвала бы фактом преступления. При этом орудие убийства — иначе говоря, пояс — затянуто вокруг шеи жертвы. Похоже, преступник хотел, чтобы полиция знала, что и как он делал. В особенности, что он сделал это намеренно и полностью контролировал жертву в момент убийства. Думаю, выбор места также важен. Это позволяет предположить, что преступник вовсе не пытался спрятать труп, а…

— Некоторые злые люди называют таких, как она, мусором…

— Вот-вот. Это, возможно, своего рода декларация со стороны преступника. Если бы он хотел просто спрятать тело, то сбросил бы его где-нибудь в темной аллее, но он выбрал стоявший у всех на виду мусорный бак. Подсознательно или нет, преступник сделал по поводу жертвы определенное заявление. Но для того, чтобы сделать подобное заявление, он должен был ее знать. Знать о ней, знать о том, что она была проституткой. Короче говоря, должен был знать о ней достаточно, чтобы ее осудить.

Босх снова подумал об Ирвинге, но сказал другое.

— Но коли так, — произнес он, — не могло ли это заявление касаться всех женщин вообще? Мог это быть какой-нибудь больной на голову сукин сын — прошу прощения, доктор, — какой-нибудь психопат-женоненавистник, который считал мусором всех женщин? При таких условиях ему было вовсе не обязательно знать ее лично. Какой-нибудь маньяк, который убил проститутку, чтобы сделать подобное заявление по поводу проституток, так сказать, в целом?