Так он и стоял, понуро съежившись, и ждал, что с ним сделают.

— Мне советовали тебя убить… — медленно проговорил Лучков.

Турукин и сам так думал. Боялся думать и думал. Он бы непременно убил, будь у него такая возможность. Но раз Лучков сказал, что ему советовали, значит, сам он не уверен до конца. И есть надежда! Снова прокрутились в голове все возможные способы поведения. Но он решил не унижаться. Слабость могла бы вызвать у врага только раздражение, злобу. И тогда он сделал шаг вперед, к легкому плетеному креслу, в котором сидел Лучков.

— Послушай, Лука…

Он решил играть роль школьного товарища. Раз Лучков не убивает его, значит, он в чем-то слаб. Сентиментален, совестлив, и этим надо воспользоваться!

— Лука…

— Молчать! — оборвал его Лучков, даже не повышая голоса, как не повышают его на таракана. — Будешь отвечать на те вопросы, которые тебе зададут.

Это было унизительно, но опять это был шанс. Убивать как будто не собирались, собирались спрашивать.

— Куда ты отдавал свой «товар»?

«Еще чего! — мысленно возмутился Турукин. — Зачем это тебе знать?» Но выражением лица он не выдал своих мыслей и растерянно повел плечами.

— Приезжали, забирали, платили бабки. Да это и было-то всего несколько раз. Я не этим жил! Я пивную трясу и пиццерию…

— Будешь жить, только если все расскажешь. Для кого ты работал?

— Я?.. — Турукин повел взглядом по сторонам, словно ища ответа. Шеф будет убивать не просто так. Он изрежет на куски каждый нерв. Он замучает поучительно и наглядно, чтобы впредь никому не повадно было. А этот — сразу выстрел и все. Многие предпочли бы второе. Кинуться сейчас зубами ему в глотку. И тот, что похож на мента, выпустит в спину обойму…

Нет, жить, только жить! Хоть на сколько-то продлить эту возможность! Отодвинуть от себя черный мрак…

— Да пожалуйста! — сказал Артист, все еще лелея надежду на роль старого знакомого, которого только трагическая случайность кинула в этот омут. — Мне скрывать нечего. Я и сам попал!

Отчасти это была правда. И Турукин, впадая как бы в настоящую истерику, стал жаловаться на судьбу, вспоминать о том, как он вляпался, влип. Потом осторожно, контролируя себя, перешел к Шефу. И стал бомбить его, стал осторожно выпускать кое-какую информацию.

— Ты дело давай! — резко перебил Лучков. — Сколько таких домов… как твой?

— Во-первых, он не мой, а этого скота… Шефа. Сколько — не знаю точно. По всему Союзу немало!..

Он действительно не знал. И не хотел знать! Но давно чувствовал, что есть внутри державы некая империя. И она, как вечерний лес, сливается с темнотой, уходит в неизвестность. И Турукину иногда казалось, что Шеф его в принципе такой же, как он, только на другом витке, на другом этаже этой империи.