Кадушкин сухо поклонился и пошел навстречу своим соратникам, гениям пиратского ремесла.

Глава семнадцатая и последняя. ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Давно он не просыпался таким здоровым. Удивительная легкость, прямо сказочная, была во всем его теле. Страшное миновало. О страшном и вспоминать не хотелось. Он лежал в полусне, без всяких желаний, не шевелясь и как бы прислушиваясь к себе. И все-таки исподволь, независимо от него в голове всплывало воспоминание о болезни. И о чудесном избавлении! Какие-то врачи, какой-то их начальник, раболепная суетня вокруг…

Вдруг что-то обеспокоило его, насторожило память. Перед уходом в забытье, не сравнимое ни с каким кайфом после стольких мук, что-то произошло. Словно бы кошка пробежала под ногами, мелькнув черной шкурой, с тринадцатым номером на хвосте… Что же это было?

И он вспомнил: укол! Ему сделали укол прямо через свитер! Машинально он хотел дотронуться до того места, куда впилась игла. И не смог! И сразу почувствовал, что руки его затекли. И ноги, особенно ноги.

Он был скован. Широко раскрыл глаза и увидел, что лежит в незнакомом месте. Судя по низкому грязному потолку, в подвале. Лежал он на голой раскладушке с каким-то тряпьем в головах.

Все это привело Турукина в безумный ужас. Он вздохнул глубоко, но не ради того, чтобы набрать побольше кислорода, а для того, чтобы закричать не своим голосом. И связки в горле его уже непроизвольно сомкнулись.

«Мама!» — вот что приказывала выговорить, выкрикнуть его душа, потому что не было сейчас Турукину иной зашиты.

Но он не крикнул этого слова, потому что мама в свое время была послана им далеко и надолго. А потом оказалось, что навсегда. Желающим, в том числе и себе, он охотно объяснял, что родительница его была удивительная сучка, и в том, что он послал ее к такой-то маме, была даже не месть, а просто естественное течение событий. Но сейчас все это было непотребным. Сейчас пришло то, что называется расплатой, во что, собственно, Турукин никогда не верил. Он был уверен, что, если всегда быть ловким и предусмотрительным, то и расплаты никакой не будет. Видит Бог, он оказался не прав.

И он не мог криком позвать маму. Это бы навлекло на него еще большую беду.

Не решился он и позвать на помощь. Вряд ли кто-нибудь кинулся бы ему помогать по доброй воле. Наоборот: всякий только порадовался бы, увидев его слабым и беспомощным.

— А-а-а! — только этот безумный и визгливый крик мог вырваться из его глотки.

Так орут бабы. И так орут мелкие животные в глупейшей надежде испугать хищника.

Крик его, как ни странно, имел почти немедленный результат. В комнату вошел человек спортивно-мафиозного типа, только постарше обычных исполнителей мафии. Лицо его показалось Турукину смутно знакомым. Может, кто-то из «пациентов» Рауфа? Но ведь ни одного из своих «пациентов» они живым не оставляли. Не могли по техническим причинам. Если у донора изъять какой-нибудь орган, его потом замучаешься выхаживать, не говоря уже о паре почек или сердце. «Пациенты» ему снились иногда, но не в виде кошмара, скорее, как воспоминания.