— Йон Даниель погиб, ему было отпущено всего девятнадцать лет жизни. А Рёссель даже не наказан. О нем позаботились. У него бесплатное жилье, бесплатное питание… он здесь неплохо устроился, в Патриции.
Ян вспоминает бесконечные пустынные коридоры:
— Ты уверена, что
Она кивает:
— Особенно для таких «звезд», как Рёссель. Он получает лечение, лекарства, ходит на психотерапевтические сеансы… врачи греются в лучах его славы. А Йон Даниель… он лежит где-то, мертвый и всеми забытый. И моя жизнь катится под откос. Горе, ненависть… человек иссыхает. День за днем.
— Так, значит, ты устроилась в подготовительную школу из-за Йона Даниеля?
— Думала, сама смогу разыскать Рёсселя… но не вышло. Наконец решилась и попросила Ханну. У нее что-то получается.
— А ты за нее не беспокоишься?
— Что она ходит в клинику? Нет… она же лично не встречается с Рёсселем. Обменивается записками. Никакого риска.
Ян не возражает.
— Никто, кроме Ханны, даже не знает, что я сестра Йона Даниеля. В газетах мое имя, как мне кажется, даже не упоминали, никаких интервью я не давала. Все это досталось родителям. Они держали его школьное фото и рыдали прямо в камеру. Умоляли: если кто хоть что-нибудь знает, сообщите! Сообщите! Никто ничего не сообщил… и нас постепенно забыли.
Она глубоко, с всхлипом, вздохнула.
Ян постарался быстро осмыслить ее рассказ. Ханна обменивается записками с Рёсселем…
— И что хочет сам Рёссель? Выйти на свободу?
Лилиан яростно поджимает губы. Она уже не такая безвольная, как в начале разговора.
— Рёссель не выйдет на свободу. Он на это рассчитывает, но на свободу он не выйдет. Он только поговорит с нами.
— Когда?