— Вы что-то утаиваете, мистер Биллингз?

Лестер Биллингз долго молчал, минуты две. Затем он неожиданно ответил:

— Эндрю умер в феврале, когда Рита уехала к своим старикам. Позвонил ее отец и сказал, что мать попала в аварию и, наверное, долго не протянет. Рита уехала той же ночью на автобусе.

Ее мать не умерла, хотя и находилась два месяца в критическом состоянии. Днем с Эндрю оставалась очень хорошая женщина, а по ночам мы были одни. — Биллингз нервно облизнул губы. — Сначала мальчик спал в нашей спальне. Когда ему исполнилось два года, Рита решила перевести его в детскую. Спок или какой-то другой шарлатан говорил, будто плохо, когда ребенок спит в одной комнате с родителями. Что-то там с сексом. Но мы никогда не занимались любовью, когда он не спал. Я не хотел, чтобы он спал в детской. Я боялся, что с ним случится то же, что с Денни и Ширл.

— Значит, он остался с вами? — спросил доктор Харпер.

— Нет. — Лестер Биллингз вымученно улыбнулся. После продолжительного молчания он резко добавил — Я был вынужден, вынужден! Все шло так хорошо, когда Рита была дома. Но когда она уехала, этот негодяй осмелел. Он начал… — Биллингз обнажил зубы в кривой усмешке. — О, вы не поверите. Знаю, что вы думаете — еще один псих. Но если бы вы там были, вы бы так не думали. Однажды ночью все двери распахнулись настежь, а утром я нашел в прихожей пятна ила. Не знаю, куда вели эти следы — к двери или в дом. Клянусь богом, я не знаю этого! Весь линолеум был испачкан, покрыт жидкой грязью, зеркала разбиты… и звуки… звуки. — Он взъерошил волосы. — Я просыпался в три утра, смотрел в темноту и старался убедить себя, что это только часы. Но вместе с тиканием слышались тихие шаги. Хотя, наверное, и не такие уж тихие, раз он хотел, чтобы его услышали. Понимаете, какие-то хлюпающие звуки, как из раковины. Или скрип, словно царапают когтями по деревянным перилам. Закрываешь глаза и знаешь, что если увидишь его…

Я все время боялся, что шаги стихнут, надо мной раздастся смех, и я почувствую зловонное дыхание, будто рядом поставили кадку с гнилой капустой, а в горло вцепятся лапы.

Биллингз побледнел и задрожал.

— Я знал, что ему нужен Эндрю, потому что мальчик слабее меня. Сынишка как-то разбудил меня. Он стоял в кроватке и кричал: «Домовой, папа, домовой… хоцу к папе… хоцу к папе!» — голос пациента доктора Харпера стал высоким как у ребенка. Казалось, глаза заполнили все лицо. — Но я не мог взять его к себе, не мог, — продолжал рассказывать детским голосом Биллингз. — Через час он опять закричал. Если бы вы знали, как я его любил! Я бежал, бежал, бежал… Когда я вбежал в детскую, я не включил свет. О господи, эта дрянь схватила мальчика и трясла его, как терьер треплет тряпку. Я видел что-то ужасное с покатыми плечами и головой огородного пугала. От него воняло дохлыми мышами. Я услышал… — Он замолчал и быстро продолжил вполне взрослым голосом: — Я услышал треск, похожий на треск льда, когда катаешься на коньках. Это сломалась шея Эндрю.