– Нет! Замолчи! Моя мать была идеалом!

– Мне показалось, ты назвал ее шлюхой?

– Это Трейси – шлюха, – мрачно пробормотал Купер. – Трейси искушала меня, как Ева в райском саду. Из-за ее и моих грехов много агнцев было принесено в жертву. Но теперь цена заплачена. Вернее, почти заплачена. Время для нового завета. Последней жертвы.

«Много агнцев»? Означает ли это «много убийств»? Если Купер действительно убил мать, если это не его больная фантазия – на что еще он может быть способен?

Купер продолжал бредить:

– Я исполнил волю Господню. Я подчинился, но это было ужасно. Ужасно. Столько крови! Как с моей матерью! Ты не знаешь, через что я прошел! Но в этих женщинах было столько греха!

– В каких женщинах? – тихо спросил Джеф.

Купер, казалось, не услышал вопроса.

– Столько греха, и им все пришлось искупить. Я думал, что это будет продолжаться вечно. Но Господь в милосердии своем имел другие планы. Он вернул мне Трейси, понятно?

Он помедлил и через несколько секунд, казалось, обрел душевное равновесие, потому что очень спокойно сказал:

– Поэтому мы здесь, мистер Стивенс, ты и я. Играем нашу последнюю партию. Время настало. Господь потребовал нового завета. Новый агнец должен готовиться к смерти на кресте. Только тогда рай будет открыт для всех.

«Новый агнец? Новый завет? Смерть на кресте?»

На какую-то секунду Джеф посчитал, что сумел приручить Купера эмоционально. Но тот ускользнул.

– Как только будет принесен новый завет, Трейси и я сможем пожениться. Наши грехи будут прощены. И мы пойдем рука об руку, чистые и просветленные.

– Ты хочешь жениться на Трейси?

– Естественно. После принесения жертвы.

«Жертва. Смерть на кресте».

У Джефа перехватило дыхание. Постепенно до него стал доходить замысел безумца.

– После принесения жертвы Трейси придет к месту упокоения, как Мария Магдалина. – Теперь Купер казался жизнерадостным. – Но, как и Мария, найдет место пустым. Если не считать савана. Она прижмет новый саван к глазам и заплачет. И тогда наконец уверует. Увидит Мессию лицом к лицу и поймет.

Джеф ощутил, как волоски на руках встали дыбом и к горлу подступила желчь.