Цвет оливковых глаз мгновенно поменялся на черный. Она резко опустила ноги и поднялась с дивана.

— Я всегда думала, что вы, игроки — слегка прибабахнутые люди! Но теперь убеждаюсь, что не слегка. А очень сильно! — выпалила Женевьева.

— Ну, значит ты права, — развел руками Виктор, — что с нас взять, убогих?

Симона прыснула так громко, что пара голубей, тихо ворковавших возле дверцы машины, испуганно взлетела вверх.

Женевьева минуту собиралась с мыслями, потом, прищурив глаза, зловеще проговорила:

— Хорошо. Я согласна. Только, как мне кажется, ты переоцениваешь свои силы. Не такой я уж слабый игрок, чтобы ты легко выиграл вслепую. Помнится, в сеансе тебе это удалось с большим трудом.

— Я знаю. Но люблю рисковать, — пожал плечами Одинцов, — так, я полагаю, будет честнее…

Женевьева прошла с дивана в свое кресло, достала из ящика стола комплект со стаунтоновскими фигурами, и, расставляя их на доске, скомандовала:

— Ложись на диван ногами от меня, чтобы не видел позицию! Сейчас проверим еще раз, какая у тебя хорошая память!

— Конечно, — смиренно ответил бывший заключенный, — только можно мне выйти перед игрой в туалет?

— Пожалуйста! — и Женевьева указала рукой на отдельный вход в другую комнату кабинета. — Там!

Через несколько минут Одинцов вернулся и лег на диван, заложив руки за голову.

— Начинай! — весело предложил он женщине.

— Е два — е четыре! — в голосе француженки звенел металл.

— Е семь — е шесть, — тихо проговорила в наушниках Симона.

Спустя полтора часа она заливисто хохотала, едва успевая подсказывать Виктору правильное направление по запутанным развязкам парижских пригородов.

— А как она смахнула шахматы с доски! Фигуры аж до окна долетели!