– Почитайте Жуковского и любой роман на тему средневековой Европы. Да тот же Ницше воспевает стремление к счастью, пускай и путь этот ведет через обретение свободы от моральных оков. А упомянутые вами классики и современники мне, право, скучны.
– Но…
Мордоворот, отложив книгу, улыбается. Одними губами. Взгляд не теплеет ни на градус. Но где-то там, в глубине бездонных омутов, на миг мерещится любопытство.
– С моей точки зрения, художественной литературой имеют право называться только те книги, которые доносят до читателя идеи и мысли легко, ненавязчиво… А если нужно вчитываться, продираясь через нагромождение скучнейших описаний, чтобы докопаться до крупинки мысли, то это не литература. Это научный трактат на тему человеческих отношений, своего рода учебник. Но если пособие по анатомии никто не назовет художественной литературой, то почему препарирование не тела, а души – называют.
– Смело, – заявляю я, заметив, что у собеседника появилось желание продолжить разговор. Вот и прекрасно. Значит, пора его прекращать. – Как бы мне хотелось всесторонне рассмотреть этот вопрос, но, к сожалению, мне пора работать. Извините, что потревожила.
Скромно улыбаюсь собеседнику и спешу к гладильной доске.
– Еще раз можно? – робко привлекает внимание к себе рыжебородый парень. Волосы взъерошены, на лбу масленый след пальцев. Рукава халата закатаны до самых плеч.
– Заводи, – дает добро Мордоворот.
Мотор взревел, лопасти со свистом принялись рассекать воздух.
Парень просиял и проорал, пытаясь перекричать рев работающего механизма:
– Работает!
– Выключай, – машет рукой надсмотрщик.
Рыжебородый ударяет рукой по красной кнопке. Мотор, чихнув, замолкает.
– Ты продолжай работать, – произносит Мордоворот, кивнув мне. – А ты иди за мной.
– А Господин Кнут обещал, – вкрадчиво напоминает парень.
– У него и потребуешь, – прерывает его Петр Евгеньевич.
– Да я просто… – идет на попятный механик.
Они удаляются.
Я вздыхаю и возвращаюсь к глажке. Как говорила жена тибетского мудреца: «Если дорогу осилит идущий, то глажку – женщина с утюгом».