Фрида двигалась стремительно, и Саше, хотя она была выше ростом, приходилось прилагать определенные усилия, чтобы не отстать от нее.

– И вторники тоже, – продолжила она свою мысль. – Февраль – худший месяц года, намного хуже, чем январь, а вторник – худший день недели.

– А я-то думала, что это понедельник.

– Вторники хуже. Они такие… – Саша сделала паузу, пытаясь придумать, какие именно бывают вторники. – Понедельник похож на прыжок в ледяную воду, но вы испытываете одновременно потрясение и возбуждение. Во вторник вы все еще сидите в воде, но потрясение улетучилось, и вам уже просто холодно.

Фрида оглянулась, отметив зимнюю бледность, придававшую Саше еще более нездоровый вид, чем обычно, хотя это совершенно не портило ее необычной красоты, которая была заметна, несмотря на тяжелое пальто и туго стянутые на затылке темно-русые волосы.

– День не задался?

Они свернули за угол бара и почти сразу же вышли на Кэннон-стрит, полную размытых пятен – красных автобусов и такси. Начал моросить дождь.

– Не совсем. Просто одна встреча продолжалась дольше, чем нужно, потому что кое-кому слишком нравится слушать собственный голос. – Саша внезапно остановилась и огляделась. – Терпеть не могу эту часть Лондона, – заявила она, но не сердито, а словно только что поняла, где именно очутилась. – Когда вы предложили прогуляться, я подумала, что вы хотите пойти к реке или в парк. Я просто поверить не могу…

Фрида замедлила шаг. Они как раз проходили мимо крошечной огороженной лужайки, заросшей крапивой и кустарником.

– Здесь когда-то была церковь, – сказала Фрида. – Ее уже давно нет, конечно, и кладбища тоже. Но это место почему-то уцелело; возможно, о нем просто забыли. Это кусочек чего-то другого.

Перегнувшись через ограду, Саша уставилась на разбросанный по лужайке мусор.

– А теперь сюда приходят, чтобы покурить.

– Когда я была маленькая, лет семи-восьми, отец однажды свозил меня в Лондон.

Саша внимательно посмотрела на Фриду: она впервые упомянула члена своей семьи, впервые заговорила о детских воспоминаниях. За время, прошедшее с момента их знакомства, Саша поведала Фриде почти всю историю своей жизни: рассказала об отношениях с родителями и безответственным младшим братом, о любовных интрижках, о друзьях, о том, что она скрывала, но что неожиданно выплыло наружу, – но жизнь Фриды по-прежнему оставалась для нее тайной.

Они познакомились чуть больше года назад. Саша пришла к Фриде как пациентка, и она все еще помнила их единственный сеанс психотерапии, когда она рассказала Фриде – шепотом, не смея поднять глаза и встретить пристальный взгляд терапевта, – как переспала со своим врачом. Точнее, как врач переспал с ней. Это была настоящая исповедь: ее грязная тайна заполнила тихую комнату, но Фрида, немного наклонившись вперед в своем красном кресле, выказала ей такое внимание, что сразу убрала жгучую боль стыда. Выходя из комнаты, Саша чувствовала себя измученной, но очищенной. Только со временем она узнала, что после сеанса Фрида прямиком направилась в ресторан, где психотерапевт обедал с женой, и ударила его, создав вокруг себя хаос и разбив посуду. В результате она оказалась в полицейском участке с забинтованной рукой, но психотерапевт отказался выдвигать против нее обвинения и настоял на том, что сам оплатит нанесенный ресторану ущерб. Позже Саша, работающая генетиком, вернула Фриде долг, устроив тайное проведение теста ДНК на улике, которую Фрида раздобыла в полицейском участке.