– Когда я увидел фотографии, то почувствовал, что смотрю на главу одной из моих собственных книг. Подозреваю, что раскрываю соль, не рассказав сначала шутки, но мне сразу стало ясно, что Мишель Дойс – высокоорганизованный психопат. Да, когда я использую такое выражение, большинство людей сразу представляют мужчину, который набрасывается с ножом на женщин. Но я использую термин в его строгом значении. Мне стало ясно, что она полностью лишена эмпатии, а следовательно, была в состоянии запланировать убийство, совершить его, создать место преступления, после чего продолжить вести нормальную жизнь.

– Вы пришли к таким выводам еще до того, как поговорили с ней? – уточнил Карлссон.

Брэдшо повернулся к инспектору. Его лицо выражало незлобивое удивление.

– Я работаю в этой области вот уже двадцать пять лет, так что у меня уже развилось шестое чувство – приблизительно такое же, как у экспертов в области искусства, которые мгновенно определяют, поддельный это Вермеер или нет. Разумеется, потом я опросил Мишель Дойс, насколько ее вообще можно опрашивать.

Фрида по-прежнему разглядывала навесной потолок, пытаясь определить, повторяется ли узор на плитах.

– Она призналась? – спросил Карлссон.

Брэдшо фыркнул.

– Место преступления – вот ее признание, – напыщенно произнес он, адресуя бóльшую часть деталей комиссару. – Я смотрел ее дело. Она вела жизнь полной неудачницы, совершенно бессильного человека. Это преступление и это место преступления были окончательной, хотя и запоздалой попыткой получить хоть какой-то контроль над собственной жизнью, своеобразным утверждением сексуальной власти. «Вот голый мужчина, – говорит она. – Вот что я могу с ним сделать». Всю жизнь мужчины отвергали ее. Наконец она решила дать им отпор.

– Звучит убедительно, – заметил комиссар Кроуфорд. – Ты согласен, Мэл?

– Но она хоть что-то сказала, – не отступал Карлссон, – когда вы спросили ее о теле?

– Она не в состоянии дать то, что можно счесть ответом, – пояснил Брэдшо. – Она просто лепетала о реке, о судах и флотах. Но если я правильно излагаю ситуацию, а я в этом уверен, то это не такая уж и ерунда. Это ее способ объясниться. Очевидно, она живет около реки. Она практически видела реку из окна дома. Но, как я понимаю, река скорее символ женщины. Речной женщины. – Фрида успела оторвать взгляд от потолка, чтобы увидеть, как Брэдшо делает плавный жест руками, иллюстрируя сказанное. – А суда и флот, – продолжал он, – это уже символы мужчины. Я полагаю, она говорит нам, что река с ее женскими потоками и приливами уносит мужчину-лодку к морю. А оно является формой смерти.