– Сейчас принесу, – наконец решился он. – Минуту.

И побежал вверх по лестнице.

Фрида спросила себя, что она делает. Опять ведет себя как нечестный врач. Парень быстро вернулся.

– Я не уверен.

Он отпер дверь и отступил в сторону, окликая Джанет по имени.

Фрида переступила порог, и в нос ей немедленно ударил запах. Одновременно отвратительный и сладкий. Она опознала в нем запах экскрементов.

– Оставайтесь здесь, – велела она студенту и направилась в гостиную, дрожа от дурного предчувствия, что там обнаружит.

Она чуть не врезалась в тело Джанет Феррис, точнее – в ее ноги. Фрида подняла голову. С потолочного бруса свисал удлинитель. Другой его конец был обвязан вокруг шеи Джанет Феррис. Ее тело висело неподвижно, грузное и безвольное, словно мешок, заполненный песком. Вдоль одной ноги шла коричневая полоса, спускающаяся на туфлю и капающая на ковер. Фрида услышала какой-то звук у себя за спиной, похожий на рвотный позыв. Она оглянулась и увидела бледное, искаженное ужасом лицо.

– Я велела вам оставаться на месте, – достаточно спокойно заметила она.

Студент попятился. Фрида сунула руку в сумку и принялась шарить в ней, пытаясь найти телефон. Она была абсолютно спокойна, но почему-то не сразу смогла набрать номер: пальцы отказывались ее слушаться. Они внезапно оказались слишком толстыми и неуклюжими.

Джозеф никогда не видел Фриду в таком состоянии: она, всегда такая хладнокровная, такая сильная и надежная, теперь сидела за кухонным столом, навалившись на него и закрыв лицо руками. Это зрелище заставило его разволноваться и вызвало желание защитить ее, а еще – подавать ей чашки с горячим чаем, одну за другой. И только он залил кипящую воду в заварник, как снова наполнил чайник. От водки она отказалась, хотя Джозеф считал, что водка пойдет только на пользу и вернет немного краски на ее лицо. Накануне он испек медовик, сдобренный корицей и имбирем, чей густой запах, когда пирог подрумянивался в духовке, напомнил ему о матери, а еще – о жене, или, по крайней мере, о женщине, которая когда-то была его женой, и наполнил его одновременно счастьем и печалью. Теперь он пытался убедить Фриду съесть хоть кусочек, но она покачала головой и отодвинула тарелку.

Рубен тоже ни разу не видел Фриду в подобном состоянии, хотя и был ее руководителем и другом в течение многих лет и знал о ней такое, чего, наверное, не знала больше ни одна живая душа. Она не плакала – даже Рубен никогда не видел ее слез, хотя однажды, во время фильма, глаза у нее подозрительно блестели, – но явно страдала.

– Расскажите нам, Фрида! – взмолился он.