С улицы в открытые окна врывается шум города: перекрикивающие друг друга голоса, ругань, смех, шум моторов, визг тормозов, звуки песни.

Со стороны двора тихо. Видно, что там взад-вперед прохаживаются два солдата с автоматами. Действительно, без душа не обойтись, думает Миша. Вода теплая, но все же ему становится легче. Он распаковывает свои чемоданы и развешивает вещи. Долго смотрит он на чертежи эко-клозета. Зачем я их до сих пор таскаю с собой? — думает он. Нет, нельзя распускаться. Если я потеряю мужество, то все будет кончено. А мне еще нужно выгребаться с этим профессором Волковым. Ах, как это тяжело. Он ложится на кровать, не разбирая постель, и сразу же засыпает, совершенно изнуренный. Спустя почти четыре часа он просыпается и в первый момент не понимает, где находится. Наконец, он вспоминает, что с ним произошло, и включает свой маленький радиоприемник. Сначала ему попадаются станции, вещающие на арабском или иврите, передающие непривычную восточную музыку; наконец, он находит израильскую станцию, вещающую по-английски.

Текст читает женский голос.

— «…пятница, 18 января. Леа Флейшман пишет в своей книге „Газ“: „Среди ночи, в четверть третьего, меня будит Дуду. Он не ложился спать, а сидел и рисовал. „Тревога, сирены воют!“ Испугавшись, я вскакиваю с кровати и спешу к окну. В самом деле. Тревога. Быстро бужу детей. Мы включаем радио. „Произведена ракетная атака отравляющими веществами на Израиль, — взволнованно говорит диктор, — пожалуйста, пройдите в герметизированную комнату, положите на порог мокрое полотенце и заклейте дверь самоклеющейся лентой. Достаньте и наденьте противогазы или маски. Ждите дальнейших сообщений.“ Мне страшно. Мы не загерметизировали, как следует, комнату. Арие и Орли лучше, чем я, сохраняют присутствие духа. Они мгновенно натягивают пластик на окно. У нас нет достаточно консервов, мелькает у меня в голове. Вода, я должна достать воду из холодильника. Каждую минуту диктор повторяет распоряжение. Пойти в герметизированную комнату, накрыть порог мокрым полотенцем, задраить дверь скотчем. Не забыть заклеить замочные скважины. Надеть противогазы или маски. К тому же этот жуткий вой сирен… Через несколько минут комната заизолирована, маски надеты, мы садимся на кровать, напряженно слушаем радио и ждем. Напротив кровати стоит платяной шкаф с зеркалом. Выглядим мы странно. Вот и пришло жуткое, невообразимое. Как испуганные куры, сидим и боимся, что медленно действующий яд проникнет сквозь щели в нашу квартиру… Где выпущен этот отравляющий газ? Газ, который немцы поставили Саддаму Хусейну… Мне дурно. Это дурнота от газа или от возбуждения? По радио повторяют симптомы, при которых надо делать инъекции. Если из глаз и из носа начинает течь, чувствуется тошнота и приступы удушья, то надо вводить атропин. У меня перед глазами картины смерти в Курдистане, где людей уничтожали газами как насекомых, страшные картины концлагерей второй мировой войны, мертвые, вынутые из газовых камер… Я просто не хотела принимать всерьез предупреждения, я не хотела верить, что что-то подобное произойдет…“»