Руфь Лазар сидит неподвижно и дает ему выплакаться.
Лишь когда у Миши перехватывает дыхание и плач сменяется прерывистыми всхлипываниями, она встает, подходит к нему, гладит его по волосам и говорит тихо и серьезно:
— Бедный, бедный мотек, — говорит Руфь. — Я понимаю тебя. Но ты тоже, пожалуйста, пойми нас!
— Нет-нет! Я сыт по горло… Я хочу умереть! Сделайте мне одолжение, убейте меня, пожалуйста!
— Мы не сделаем тебе этого одолжения, мотек, — говорит Руфь, она говорит тихо, печально и ласково. — Ведь всерьез ты этого не хочешь.
— Не-ет, я этого хочу!
— Нет, не хочешь! Ты хочешь жить, как и все. Мы все непременно хотим жить на свете, и это естественно. Это люди довели мир до такого состояния, что в нем не хочется жить. Люди — исчадия ада! Но ты хочешь быть тем, кто приведет в исполнение их смертный приговор?
— Я вообще ничего больше не хочу, только одного: умереть… — говорит Миша. — Я… я просто больше не выдерживаю!
— Миша! — кричит Руфь внезапно так громко, что он вздрагивает всем телом.
— Ч-что? — спрашивает он и испуганно смотрит на Руфь.
— Немедленно прекрати, черт возьми, себя жалеть! — кричит она. — Ты думаешь — ты единственный на свете, с кем люди плохо обходятся? Таких миллионы, много миллионов. Тебя приговорили к смерти и пытали, и предавали, и обманывали, и похищали — и как ты реагируешь? Ты умоляешь: убейте меня! Вместо того, чтобы сказать: я не желаю этого терпеть, я буду защищаться.
Миша все еще всхлипывает, дрожит всем телом и смотрит на Руфь.
— Что стало с твоими мечтами? С твоим проектом эко-клозета? С кузиной Эммой Плишке в Бруклине? С твоей любовью к Ирине из Димитровки? Все стало безразлично?
— Ты-ты-ты… знаешь… об этом?
— Я многое знаю о тебе, мотек.
— Но-но как?
— Ты не понимаешь? У нас действительно хорошие спецслужбы.
Миша всхлипывает, глотает слезы и давится. Он раздумывает и говорит:
— Это же снова надувательство — извини, мотек! Если я сейчас сделаюсь для вас Волковым, да еще так успешно, что Каддафи убьет настоящего как афериста, вот тогда мне уж точно несдобровать!
— Почему?