В конце песни Кочевник, вспотевший и заведенный, встал на краю сцены, принимая на себя реакцию публики, отличную пока что, и рявкнул в микрофон фразу для другого Го-Го, того самого Феликса, который там в Далласе, или Форт-Уорте, или Темпле, или Уэйко, или где еще он там сегодня скалит зубы и продает машины:

— Знай свою роль и засунь ее себе в задницу!

И на это реакция была куда сильнее, чем на песню.

К концу третьей песни, аранжированной Терри, «Не пачкай мне рубашку кровью», Ариэль стала пропускать аккорды и отставать от ритма. Выбилась из колеи, утратила концентрацию, и не только от темпа и напряженности. С этим бы она справилась, нет, это ее чувства грызли ее изнутри. Это сама атмосфера «Стоун-Черч», темное стальное ощущение… чего именно? Ненависти? Презрения? Она здесь была не в своей стихии, она была уязвима и под угрозой. Совсем просто говоря, она чувствовала себя легкой мишенью. И еще она заметила, что задник сцены и кулисы разрисованы под кирпичную кладку с полосами извести.

А все остальные выкладывались на полную катушку. То и дело на Ариэль поглядывали вопросительно то Терри, то Джон, приподнимали брови, молча призывая ее собраться, но нервы ее подводили. Представление продолжалось, жаркий ветер задувал вокруг складок навеса над головой, все больше и больше народу входило в турникеты и тут же вливалось в толпу танцующих, в костоломную пляску, а сама Ариэль чувствовала, что отстает от друзей.

После посещения Джорджа в больнице ее преследовала одна мысль. Днем и ночью, в темноте и при свете она не могла ее стряхнуть.

«Оно было там, наверху, — сказал Джордж. — Сложенное, с острыми краями. Крылья ворона».

Ждало его смерти, сказал он им.

И потом… появление этой девушки.

Я в тебя верю, Джордж.

«Я думал, она — ангел смерти, — сказал тогда Джордж. — Но сейчас я думаю, что она — ангел жизни».

Ариэль еще раз пропустила аккорд и запуталась в проигрыше в первом припеве «Твое тело — не твою душу», и тут уж заслужила по-настоящему недоуменный взгляд от Джона Чарльза. Приближалось ее соло на середине этой песни, надо было собраться, но… почему же Джордж увидел в больничной палате эту девушку, что была у колодца? Не кого-нибудь, а именно ее?

Почему ее?

И слова насчет поехать обратно и посмотреть, осталось ли там это место — а куда же ему деваться? Оно там было, они его видели, что ему сделается?

«Нужно вам, что я написал?» — спрашивал Джордж.

Про ту песню.

Она вспомнила Майка, вспомнила начало: «Добро пожаловать».