Только пыль, и Стерео лаял посреди дороги, расставив лапы и устремив пасть на юг.
Единственная дорога наружу.
Два генератора создавали непрерывный гром, и он отдавался от скал. Тру посмотрел направо, где стояла пара трейлеров. Пыль туда не доходила. Пусть он слегка близорук, но фургон «фольксваген» перед одним из трейлеров видит. Рядом с другим стоит здоровенная старая уродина, похожая на «АМС Гремлин» на четырех блоках. У одного приятеля в колледже такая была. «Коробка смерти» — обозвал ее Тру в тот день, когда у нее на ходу стал разваливаться двигатель. Рядом с «гремлином» стоял мотоцикл.
Тру повернулся к югу. Стерео перестал лаять и принюхивался к чему-то, что поспешно перебегало от камня к камню.
К шуму генераторов в доме Стерео привык, подумал Тру. Но только чувствительные уши собаки могли уловить звуковые частоты автомобиля или мотоцикла через звуконепроницаемую облицовку.
Единственная дорога наружу.
Машина остановилась перед домом и сдала задним ходом. Вероятно, обогнула дом зигзагом. Водитель не мог не заметить конца дороги там, где стояли трейлеры.
Тру еще раз проверил сотовый. Ни одной палочки. В этом каньоне сеть не ловится.
— В чем проблема? — спросил Кочевник, выглядывая из дверей. Ему приходилось говорить громко.
— Сделай мне одолжение, посмотри: есть у тебя сигнал на телефоне?
Кочевник попробовал.
— Нету. — Он увидел, как помрачнели глаза Тру, и сердце у него стукнуло сильнее. — В чем дело?
— Вот что, — сказал Тру. — Похоже, нам надо уезжать. Прямо сейчас.
— Слушай, ты меня достаешь.
— Моя задача — сохранить вам жизнь. Если для этого надо тебя доставать, я достану.
— Я думал, у тебя задача numero uno[43] — поймать Джереми Петта живым и сдать в психушку.
Тру смотрел на траекторию. Пыль все еще висела над дорогой. Была, кажется, песня под названием «Кривая мертвеца»… Эх, не вовремя вспомнил.
Он сделал движение к двери, Кочевник отступил, давая дорогу, и Тру вернулся в студию, где все еще пел хор женских голосов. Застегнул сумку.
— Ребята, — сказал он. — Нам пора.
— Да ты что! — вскрикнул Терри. Он перестал играть, Геросимини следом, и «Леди Франкенштейн» замолчала, но ее красное сердце все еще бурно билось. — Как это —