Она подняла веки. Джон, разинув рот, смотрел на нее блестящими слезящимися глазами, словно готов был заплакать.

– Вы сверкаете, – сказал он. – Вы поете мою самую любимую в мире песню и сверкаете, как бриллиант в обручальном кольце.

Опустив глаза, Харпер поняла, что он прав. Горло опоясывало коралловое свечение. Оно пробивалось даже через свитер.

Тогда Джон потянулся и поцеловал ее – теплый ласковый поцелуй пах ромом, и кофе, и маслом, и орехами пекан, и сигаретами, и англичанином. Он подался назад, с сомнением глядя на Харпер.

– Виноват, – сказал он.

– Нисколько.

– У вас вкус шоколадного батончика.

– Видимо, с ложкой сахара лекарство само проскочит.

– Значит, это лекарство?

– Часть курса реабилитации. Примите две дозы и вызовите меня утром.

– Две?

Она поцеловала его, потом отстранилась и захохотала, глядя на его лицо.

– Давайте, Джон. Ваш выстрел. У вас должно хорошо получиться. Вы англичанин. В ваших жилах кровь Робин Гуда.

Она протянула ему лук. Показала, как держать, отодвинула его ступню, чтобы он шире расставил ноги.

– Тянете тетиву к углу рта, вот сюда, – показала Харпер. – Попробуйте без стрелы.

Он упражнялся, покачиваясь на кусачем морозе, – ноздри раскраснелись, а все лицо превратилось в бледную восковую маску.

– Ну как? Я совсем как Эррол Флинн?

– Вы совсем как лихой засранец, – ответила Харпер.