Почти все следующее утро они потратили на то, чтобы вернуться назад по своим следам к развязке; дорога вела мимо выжженных развалин «Пиццы-Хат». Пожарный проспал почти весь день. А когда просыпался, хлопал глазами удивленно и непонимающе.

Он почти не говорил – сначала, – и порой приходилось переспрашивать его по нескольку раз, прежде чем он понимал вопрос. Впрочем, отвечал он впопад и разумно. Да, воды он попил бы. Да, нога болит, но ничего, терпеть можно. Грудь не очень болит, но давит. Он несколько раз просил Алли ослабить ремень на его груди. Сначала она отвечала, что никакого ремня на груди нет, а когда он попросил в третий раз, Алли сказала: «Конечно, нет проблем», – и он поблагодарил и больше к этому не возвращался.

Только один раз Пожарный действительно заставил всех поволноваться. Он начал шевелить руками, обращаясь к Нику. Ответ Ника был понятен: он отрицательно покачал головой. А потом прибавил шагу и догнал Харпер, чтобы не встречаться взглядом с Пожарным.

«Что он сказал?» – спросила Харпер.

«Сказал, что за нами точно едет грузовик. С большим плугом. Я сказал, что его нет, но он сказал, что слышит. Сказал, что грузовик едет, и если догонит, чтобы мы его бросили».

«Он болен. Не беспокойся. Он все путает».

«Я знаю, – показал Ник. – А вы уже очень хорошо освоили язык жестов».

Харпер хотела ответить: «Может, я сына научу», – но вспомнила, что если все пойдет по плану, она навсегда потеряет сына. Отдаст его кому-то здоровому. Харпер сунула руки глубоко в карманы толстовки, прекратив разговоры.

На обед они остановились в невероятной березовой рощице, приютившейся на островке между полосами автострады. На холмах по обе стороны дороги торчали почерневшие деревья, но каплеобразный островок остался невредим – зона зеленой, папоротниковой прохлады.

Они пили воду из бутылок и хрустели крендельками. Вскоре начался непонятный легкий сухой град, он стучал по листьям, по папоротнику и по их плечам. Харпер увидела, что по тыльной стороне ладони ползет божья коровка; по запястью – другая. Она запустила пальцы в волосы, и полдюжины насекомых посыпались в траву.

Подняв голову, Харпер увидела сотни божьих коровок – они ползли по стволам деревьев или, распахнув панцирь, летели по ветру. Не сотни – тысячи. Насекомые поднимались в восходящих потоках на сотни футов неторопливым смерчем. Руки Рене были облеплены божьими коровками, словно она надела перчатки по локоть. Рене смахнула насекомых, и они застучали по листьям папоротника. Джон был покрыт ими, как одеялом, пока Алли не обтряхнула их веткой.