К весне лед превратился в воду, и все кончилось. Ребята еще тусили где-то вместе, но без меня. Я же был мелкий. И даже из другого двора. И только в школе иногда кивали, когда мы встречались вглядами. Это был как знак, как тайное братство. Только объединяло нас не кольцо, а шайба. И когда пруд опять замерз, мы, не сговариваясь, собрались там снова...

Вот это все на меня одним махом и накатило, когдя я снова почувствовал под ногами лед. Именно почувствовал, будто у лезвий были нервные окончания. Полчаса мне хватило, чтобы привыкнуть к неудобным пластиковым сапогам. А потом... потом я гонял по всем искуственным горкам, закладывал виражи вокруг памятника, пару раз сбил с ног Ника, позволил ему опрокинуть меня – так, чисто для прикола, иначе фиг бы он меня догнал. Сначала на катке было много народу, но это было даже в кайф – лавировать между ковыляющей малышней и пугать девчонок в лосинах, неожиданно подкатывая сзади и срезая вираж прямо перед носом. Потом потемнело, все куда-то рассосались, может, жрать пошли. Тогда–то я и смог оттянуться по полной, не опасаясь опрокинуть какого-нибудь зазевавшегося лошка. И только дома уже обнаружил, что гребаные прокатные коньки стерли ноги в кровь, и что болят с отвычки перетруженные мышцы.

Я валялся на диване и думал, думал... О том, что все в моей жизни, как каток. Даже до Яна было так: школа и дом, где я вечно был уродом, придурком и цыпленком в уродской куртке, которую с мясом сдирали с крючка в гардеробе и топтали ногами. И лед – по которому я несся стрелой среди таких же, как я. На котором дрались до крови, если кто-то из чужих сбивал меня с ног. И сами сбивали с ног, хлопая по плечу, потому что я забил гол. Я. Тучка.

Сегодня я тоже был Тучкой. Почти. Вместе с Ником это легко. С ним я нормальный, ну или близко к тому. С ним я даже могу смеяться. И есть, не давясь каждым куском. И ничего ни на кого не опрокидывать. Блин, с ним я даже почти не матерюсь! Но почему тогда, стоит мне оказаться среди других – и я снова урод, придурок и чмо? Хуже. Шлюха, которую привели в церковь. Вот как я себя чувствовал сегодня с утра. Будто вот-вот все про меня узнают и начнут мне этим в глаза тыкать. Как будто об этом можно догадаться по походке, или запах какой учуять, или во взгляде прочесть.

Не знаю. Ничего-то я не понимаю. Может, я теперь вообще не смогу среди нормальных людей. Ну, в смысле не с Ником когда, а вообще. Может, мне теперь место только среди таких, как в Грибскове – торчков, бывших шлюх, контуженных, воришек... Там-то я себя бл...дью не чувствовал, не смотря ни на что. Но вот Ася... Она же как-то смогла? Забыть все и стать... ну, нормальной. Ага, нашел себя с кем ровнять! С Асей! Да Ася и до всего этого небось была такой – отличницей и самой красивой девчонкой в классе. И отец с матерью ее любили. Если б не брат больной, никогда бы ее с теткой не оставили. Это просто так неудачно сложилось. Бывает, не повезет в жизни раз, а потом все выравнивается. А у меня куда выровняется? У меня вся-то жизнь сплошные ухабы. Вот только лед... Одно ровное место. И еще когда рисую. Бумага, холст. Кстати, кажется, я знаю, что сделать с той рамкой, что мне Ахмед подарил. Надо успеть, до того как меня дальше отправят. Ведь отправят же, когда каникулы кончатся. И туда, может, нельзя будет личные вещи взять. Или там отберут. Так лучше сейчас, пока могу...