— Помнишь, что мы всегда о тебе говорили? — прошептал я ему. — Ужасный, невыносимый, неисправимый… Не верь, Марли. Пожалуйста, не верь. Все это неправда.

Он должен был узнать еще кое-что. Кое-что такое, чего он никогда не слышал. Ни от меня, ни от кого-то другого.

— Марли, — прошептал я, — ты самый лучший пес на свете.

Врач ждала меня в холле.

— Я готов, — сказал я.

Много месяцев я готовился к этому моменту, но теперь голос мой дрогнул, и я понял, что, если скажу еще хоть слово, разрыдаюсь. Поэтому я молча кивнул и подписал все необходимые бумаги. Затем мы вместе вошли в смотровую, где лежал Марли. Я присел рядом с ним и обхватил его голову руками.

— Вы готовы? — еще раз спросила врач.

Я кивнул, и она сделала смертельную инъекцию. Челюсти Марли дрогнули — совсем чуть-чуть. Послушав сердце, врач сказала, что оно стало биться медленнее, но не остановилось. Он большой пес, ему нужна двойная доза. Она сделала второй укол — и минуту спустя, снова послушав сердце, сказала:

— Вот и все.

Еще на несколько минут мы остались наедине. Я осторожно приподнял веко Марли. Доктор не ошиблась; его больше со мной не было.

Я вышел в холл и оплатил счет. Врач предложила кремировать Марли, но я ответил, что заберу его домой. Несколько минут спустя санитар выкатил тележку, на которой лежал большой черный полиэтиленовый мешок, и помог мне уложить этот мешок в машину. Врач пожала мне руку и в последний раз сказала, что очень сожалеет.

Обычно я не плачу, даже на похоронах, но по дороге домой почувствовал, как по щекам текут слезы. Это длилось всего несколько минут; когда я подъехал к дому, слезы уже высохли. Я оставил Марли в машине и вошел в дом, где сидела, ожидая меня, Дженни. Дети уже спали; мы решили, что скажем им утром. Мы обнялись и молча заплакали. Я пытался что-то ей рассказать, пытался сказать, что Марли умер во сне, не чувствуя ни боли, ни страха… но слова застревали в горле. Мы просто плакали, обнявшись, пока слезы не иссякли. А потом вышли на улицу, вместе вытащили из машины тяжелый черный мешок, положили его на садовую тележку и вкатили в гараж. Там Марли предстояло провести свою последнюю ночь.

Измученные, мы заснули тяжелым сном. Я проснулся за час до рассвета, поднялся с постели, оделся тихо, чтобы не разбудить Дженни. На кухне выпил стакан воды — кофе подождет — и вышел на улицу, под моросящий дождь. Взяв лопату и кирку, я отправился на место, которое выбрал для упокоения Марли.

По счастью, температура была выше нуля, и земля не замерзла. Я начал копать в полутьме. Сразу вслед за тонким слоем плодородной почвы пошла тяжелая, плотная глина вперемешку с камнями. Копать было тяжело. Я скинул куртку и остановился, чтобы перевести дух. Через полчаса я весь взмок, но не углубился в землю и на полметра. Через сорок пять минут на дне ямы показалась вода. Ее становилось все больше; скоро глина на дне превратилась в раскисшую грязь. Ни за что на свете я не согласился бы похоронить Марли в этом ледяном болоте. Никогда.