Хоснер снова и снова обходил периметр обороны. Он был один. Устал, хотелось пить, есть, болело тело от десятков царапин и ссадин, задетое пулей ухо, казалось, горело. Выпитое вино слегка кружило голову, его подташнивало и очень хотелось пить.

Он посмотрел вверх на звезды, потом вниз на залитый лунным светом ландшафт. Было что-то волнующее в этом бело-голубом пейзаже. Хоснеру смертельно надоели и эта вершина холма, и большой «Конкорд» с оторванной хвостовой частью, напоминавшей Хоснеру о его трагической ошибке. Смертельно надоели эти люди, запахи, теснота. Он страдал той же болезнью, которой в крепостях страдает большинство людей, — клаустрофобией в совокупности с отвращением, и эта болезнь была вызвана тем, что вокруг было до отвращения знакомо. И пусть он находился здесь всего чуть более суток, ему казалось, что он торчит тут целую вечность. Вершина холма была довольно большой по площади, но люди сделали ее маленькой. Куда бы Хоснер ни шел, глаза людей следовали за ним.

Он прошел на западный склон, посмотрел на бесконечные равнины и вскинул вверх руки.

— Господи, я хочу домой! Я устал и хочу домой! — На память пришел знаменитый вопрос: «Почему я, Господи?» и сардонический ответ: «А почему бы и не ты?» Хоснер рассмеялся и крикнул: — Да, почему бы и не я? Для этой драки Иаков Хоснер так же хорош, как любой другой. Спасибо, Господи! Я запомню это!

Он снова рассмеялся, потом разразился тихими рыданиями и рухнул на теплую землю. Сквозь слезы Хоснер видел купола, шпили и башни Иерусалима, залитые теплым золотым светом заходящего солнца. Сам он стоял на холмах, возвышавшихся над городом, а какой-то мальчик гнал домой овец от стен Старого города. Это был день еврейской Пасхи, и город заполнили люди. Потом он вдруг очутился дома в Хайфе, на террасе виллы отца, с которой открывался вид на голубой залив. Но теперь уже была осень — праздник Кущей. Дом отца пышно украшен, столы полны еды. А он — молодой юноша, которому вскоре предстоит уехать на войну, работать в британской разведке. Жизнь прекрасна. Она всегда была прекрасной. А война большим развлечением. Масса девушек. Он вспомнил, что одна из них была похожа на Мириам. Мириам… Да она тогда была еще ребенком. Пока ее и ее родственников фашисты сгоняли голыми в кучу, он сидел в доме своего отца в Хайфе и читал труды немецких философов. В своих поездках он просто играл в войну. Конечно, он в этом не виноват, но так оно и было. У каждой жертвы остался в живых кто-нибудь из близких — жена, муж, сын, дочь, друг или любимый.