Они вновь курили у жёлтой сосны с ветвями на юг, будто только что взобрались на утёс налаживать переправу. Только с той разницей, что Молчун знал – Спортсмен мёртв, а тот этого не скрывал. Нагловато, с превосходством посасывал сигарету, будто не курил дня три. Он не называл больше свиньей Командира, который, кстати, тоже на том свете. Стал выше этого. С менторской интонацией гуру бубнил, напоминая неумёху-преподавателя, обязанного выдать лекцию, а как – неважно.

– По-моему, глупо не знать когда и что пригодится. Всё увиденное и услышанное мельком, в конце концов, имеет значение. Всё, чего касаешься, помнит тебя. И зеркало не отпускает твоё отражение семь минут. А потому старит. И затем это всё, скопившись, убивает тебя. Вещи имеют право на память. Единственное, на что они имеют право. Но ты должен стать мёртвым, чтобы они смогли жить воспоминаниями. Не забывай, чего касаешься и куда смотришь. Это важно. Народ придумал поговорку о соломке, которую можно подстелить. Когда знаешь куда, и не стелешь – ещё глупее.

– Ты о чём? – Молчун, заворожённо наблюдал, как сигаретный дым клубится в гортани собеседника, вытягивается с выдохом. Спортсмен был рядом, его можно было потрогать, и в то же время – тело иногда хрустально просвечивало. Молчун не стал прикасаться: вдруг разобьётся?

– Как, по-твоему, мог я умереть просто так? – Спортсмен слегка рассердился. – Просто так! Здоровый, неглупый мужик. Ты бы видел, как я отфутболил того урода! Я хотел жить, понимаешь?! Я хотел спать с ней! Неужели я сыграл в ящик для того, чтобы у тебя поднялся? Пришли двое лысых. У них нет крыльев. Сказали – ты болен, слаб, в козыри не потянешь. Показали дырки. Ну, ты знаешь – чёрная большая и маленькая светящаяся. Указали на чёрную: тебе, мол, вообще-то, туда, но по блату можно устроить наоборот. Короче, я умер, чтобы ты кое-что понял…