Оркестр заиграл медляк, приторно сентиментальную мелодию песни «Я люблю тебя, люблю, буду любить» с ее тошнотворными повторами одних и тех же слов; мы смотрели, как пары неторопливо движутся в такт музыке.

– Какое позорище. – Из-под маски голос Робин был едва слышен.

– А по-моему, нормально.

Я взглянула на мерно раскачивавшиеся парочки в центре зала, под подвесными светильниками, поднимавшие клубы пыли с пола и разгонявшие волны паров сухого льда. На потолке по-новому оживали в необычной атмосфере фрески: изображение всех трех мойр – сомнительная копия сюжета Сикстинской капеллы, – казалось, обрело истинную красоту, избавившись от погрешностей, которые так хорошо видны при свете дня. Можно было ясно разглядеть Клото[19], плетущую нить из сусального золота, связывающую воедино позолоченные границы фрагментов изображения; Лахесис[20], прищурившую глаза, внимательно и сосредоточенно разглядывающую эту нить, читающую на ней знаки судьбы; Антропу[21] с высоко поднятыми ножницами, готовую перерезать тонкую нить жизни, – и все это прямо у нас над головами.

– Ты ее видишь? – прошептала Грейс, приподнимая маску, чтобы лучше разглядеть присутствующих, среди которых она надеялась обнаружить Ники. Я покачала головой.

Робин взяла меня под руку.

– Пошли, хочется выпить пунша.

– А мне бы чего покрепче. – Маска приглушила мой голос.

Мы двинулись вдоль стен бального зала; позади, чуть в стороне шли занятые каким-то своим разговором Алекс и Грейс.

– Как думаешь, она действительно может проболтаться? – спросила Робин, поблескивая глазами через узкие разрезы в маске.

– Не знаю. Может, объяснить ей как-то, сказать, что это была шутка…

– Да уж, смешная шутка, ничего не скажешь, – фыркнула Робин.

– Обхохочешься, – подтвердила я. – Но ведь все знают, какое у тебя своеобразное чувство юмора.

Она ударила меня ладонью по руке, оставив на коже след от ногтей.

– По крайней мере, оно у меня есть.

Я закатила глаза, чего, впрочем, она не могла увидеть.

– Ладно, проехали. – Я взялась за ставшую уже липкой ручку черпака, лежавшего поверх чаши с пуншем, и наполнила два стакана.

Робин взяла у меня стакан, свободной рукой сдвинула маску и приветственно подняла руку с чашей.

– Будем надеяться, что пронесет.

– За надежду. – Я сделала глоток, чувствуя, как по всему телу разливается сладкое тепло.