– Договорились. – В такую авантюру я, конечно, не верила, да и она, думаю, тоже. Мы просто играли, фантазировали, ребячились. Завтра, при свете дня, что-нибудь придумаем. А сейчас, под луной, на влажной от росы, сладко пахнущей траве, под настроение сойдут и фантазии.

– Пойдем, – поднимаясь, сказала Робин. Она сильно похудела – под платьем кожа да кости. Я протянула ей руку и смахнула травинки, прилипшие к ее ногам, на коже остались следы моих пальцев. – Возьмем напоследок от этой дыры все, что можно.

Она помчалась к площадке, где лунный свет поигрывал на железных перекладинах качелей, я за ней, и, описывая круги в непроглядной тьме, мы хохотали как безумные. Позади темнели башенные часы, но время для нас перестало существовать.

Лето

Лето

Глава 17

Глава 17

Где-то наверху оглушительно, как пистолетные выстрелы, захлопала крыльями сова, внизу, подо мной извивались, переползая через корни, черви. Я открыла глаза: на утреннем, нежно-оранжевого цвета небе, влажная от росы, висела полная луна, разбегались в разные стороны, точно пылинки, звезды. Голова болела. Я прижала к лицу холодные мокрые ладони, почувствовала, как свело замерзшую челюсть. Ночь всплывала в памяти смазанными пятнами, расплывающимися знаками: запылившиеся таблетки, отрывистые фразы из полузабытых заклинаний, летний ливень, под которым мы вымокли до нитки.

Я повернулась на бок, попробовала дотянуться до Робин, но нащупала только траву. Я села – мир закачался, поплыл перед глазами.

– Робин? – Голос у меня был надтреснутый, в горле першило. Я закашлялась, сплюнула и снова окликнула: – Робин?

Первые лучи солнца раскалывались, проходя сквозь плотную листву, небо тоже раскололось надвое инверсионным следом реактивного самолета, рев которого постепенно стихал вдали; над школьными зданиями щебетали птицы, кирпичные стены под косыми лучами утреннего солнца казались свежевыкрашенными. Я медленно, с трудом распрямилась, кости как солома, мышцы дряблые, словно накачанные водой. Повернулась и увидела, что кто-то медленно раскачивается на ветру над асфальтированной площадкой, вцепившись руками в цепи качелей: щиколотки скрещены, на одной ноге – белая туфля, ногти на другой накрашены бирюзовым лаком.

– Робин, – окликнула я, – Робин.

Так странно, сколько раз я произнесла это имя, может, это вообще было единственное слово, которое я в тот день выговорила и готова была повторять вновь и вновь: Робин, Робин, Робин. Я побрела к ней, чувствуя, как хрустят колени, бегут по икрам мурашки, по лодыжкам стекает роса. Смявшаяся куртка валялась на земле; я подняла ее.