– А ещё он мне рассказывал про вашу бабушку, гадалку, мол, соседи её звали конотопской ведьмой. Правда?

– Да, бабушка была добрая, – улыбнулась Мадам. – Лечила многих… Гадала. Баловалась приворотами.

Эти спички горели долго. Но Ольга тут же затушила одну и взяла новую. И зажгла. Мадам в задумчивости посмотрела на огонь. Затем спросила:

– Что это ты делаешь, Оленька?

Ольга подняла горящую спичку, которой был не страшен ветерок.

– В детстве мы так играли, – пояснила она будто не своим голосом, холодным, жестоким и полным отчаяния. – Поджигали всякую живность. Сначала лягушек. Это было очень смешно.

– Оленька…

– Потом котят, щенков с помойки. И не только. Ведь не только? Правда?

Мадам как-то странно дёрнула головой.

– Три года… Немало. У нас с ним был всего год с небольшим. Как вы это делали?

– Что?

– Рукопись.

– Я не понимаю, Оленька…

Ольга засмеялась, страшно, неприятно:

– Точнее, как ты это делала?

– Не понимаю…

Ольга усмехается, но теперь по-другому. Ей бы остановиться, но она не могла остановиться: порой отчаяние и горечь несправедливости делают нас безрассудно бесстрашными, а потом остаётся только отчаяние. Ольга гасит спичку, тут же зажигает следующую. Шипящий звук, пламя, чёрное внутри…

– Не только котят и щенков. И раздувшихся лягушек. Вот такими в точности спичками. Такие они были?

Мадам, как заворожённая, смотрела на разгорающийся огонёк. Чашка давно уже была полной, и теперь кофе из кофеварки Bialetti переливался через край.