Рене рассказывает историю, сидя в теплом вагончике, смеется, наклонившись вперед, а Джад держит бутылку – он ее чувствует, и его рука сжимается в воздухе, обхватив невидимое горлышко.

На краю пепельницы дымилась сигарета, на ее кончике рос столбик пепла. Наконец он упал в пепельницу и рассыпался странным узором, напоминавшим какую-то руну.

Джад заснул.

И когда сорок минут спустя темнота за окном озарилась светом фар и Луис медленно въехал к себе во двор и загнал машину в гараж, Джад не услышал и не проснулся, как Петр не услышал и не проснулся, когда римские солдаты пришли за бродягой по имени Иисус.

53

Луис взял в кухне новый рулон упаковочного скотча, а в гараже – в том углу, где лежали зимние шины, – нашелся моток веревки. Скотчем Луис скрепил кирку и лопату в аккуратную связку, а из веревки соорудил что-то похожее на заплечную перевязь.

Инструменты – за плечи. Гейдж – на руках.

Приладив перевязь за спину, Луис открыл переднюю дверцу «сивика» и вытащил брезентовый сверток. Гейдж был значительно тяжелее Черча. Возможно, последнюю часть пути до микмакского кладбища придется преодолевать чуть ли не ползком – а ведь ему еще надо будет копать могилу в этой каменистой, суровой земле.

Ничего, как-нибудь справимся. Как-нибудь.

Луис Крид вышел из гаража, на миг задержавшись в дверях, чтобы погасить локтем свет, и остановился в том месте, где асфальт сменялся травой. Впереди виднелась тропинка, ведущая к кладбищу домашних животных; было темно, но тропинка как будто светилась.

Налетел ветер, растрепал волосы Луиса, и на мгновение его охватил детский страх темноты, он почувствовал себя маленьким, слабым, испуганным. Неужели он вправду собирался идти в этот лес, с трупом в руках, под деревья, где гуляет ветер, из одной темноты в другую? И на этот раз – совершенно один?

Не раздумывай. Просто иди.

Луис пошел.

Через двадцать минут он добрался до кладбища домашних животных. Руки и ноги тряслись от усталости. Луис сел на землю, положив сверток себе на колени, хватая ртом воздух. Еще двадцать минут он отдыхал и даже чуть не задремал. Он уже не боялся – похоже, усталость прогнала страх.

Наконец он поднялся, не очень веря, что у него получится перелезть через валежник, но твердо зная, что должен попытаться. Сверток у него в руках весил, казалось, не сорок фунтов, а двести.

Но то, что случалось однажды, случилось вновь; он словно вспомнил давний сон. Даже не вспомнил, а пережил заново. Как только Луис поставил ногу на первый сухой ствол, его снова охватило это странное, необъяснимое возбуждение, близкое к ликованию. Усталость никуда не делась, но стала терпимой – несущественной.