Светлый фон

– Это сильнее всего напугало Дори, – наконец сказал Ирвин. – Она много чего говорила, пока ее не… пока она не начала рыдать так сильно, что мы уже ничего не могли разобрать. Дори сама чуть было не… ну, ты понимаешь.

– Что она говорила?

– Что Оз, Великий и Ужасный, убил ее маму. Только она сказала не так. Она сказала… она сказала «Великий и Узясный», как говорила наша другая дочь. Наша дочь Зельда. Луис, я хотел бы задать этот вопрос Рэйчел, но раз ее нет, то спрошу у тебя: что вы с Рэйчел рассказывали Эйлин о Зельде и о том, как она умерла?

Луис закрыл глаза. Пол под ногами легонько покачивался, а голос Ирвина долетал словно сквозь плотный туман.

Еще тебе могут послышаться голоса, звуки, похожие на голоса… но это всего лишь гагары летят на юг. Звуки разносятся далеко.

Еще тебе могут послышаться голоса, звуки, похожие на голоса… но это всего лишь гагары летят на юг. Звуки разносятся далеко.

– Луис, ты слушаешь?

– С ней все будет в порядке? – спросил Луис, и его собственный голос тоже звучал будто издалека. – С Элли все будет в порядке? Что говорят врачи?

– Отсроченный шок после похорон, – сказал Гольдман. – Приехал мой личный врач. Лэтроп. Хороший человек. Сказал, что у нее жар и что когда она проснется, может вообще ничего не помнить. Но мне кажется, Рэйчел надо вернуться. Луис, мне страшно. Мне кажется, тебе тоже надо приехать.

Луис ничего не ответил. Бог приглядит и за малой птахой; так сказал король Яков. Однако Луис не был Богом, и его взгляд был прикован к грязным следам на полу.

– Луис, Гейдж мертв, – сказал Гольдман. – Я знаю, с этим трудно смириться… и тебе, и Рэйчел… но твоя дочь жива, и ты ей нужен.

Да, смириться трудно. Но я смирился. Хоть ты и старый козел, Ирвин, но, возможно, жуткий кошмар, что случился с твоими дочерьми в тот апрельский день шестьдесят пятого года, все-таки кое-чему тебя научил. Я ей нужен, но я не могу к ней приехать, потому что боюсь – очень сильно боюсь, – что на моих руках кровь ее матери.

Да, смириться трудно. Но я смирился. Хоть ты и старый козел, Ирвин, но, возможно, жуткий кошмар, что случился с твоими дочерьми в тот апрельский день шестьдесят пятого года, все-таки кое-чему тебя научил. Я ей нужен, но я не могу к ней приехать, потому что боюсь – очень сильно боюсь, – что на моих руках кровь ее матери.

Луис смотрел на свои руки. Смотрел на грязь под ногтями, так похожую на грязь от следов на полу.

– Хорошо, – согласился он. – Я понял. Мы постараемся приехать как можно скорее. Может быть, даже сегодня вечером. Спасибо.

– Мы сделали все, что могли, – сказал Гольдман. – Может быть, мы слишком старые, Луис. Может быть, мы всегда были такими.