Это может показаться абсурдным, учитывая то, что я уже написал ранее, но, когда я закончил смотреть запись, меня впервые пронзила мысль:
Было уже двенадцать, когда я поднял трубку, но я знал, что Томас тоже обычно полуночничает. У него часто возникали проблемы со сном. Он ответил только после третьего гудка. После нескольких вступительных фраз я сказал:
– Слушай, я уверен, что твой отец убьет себя.
– Ну а что, черт возьми, я должен с этим делать?
Я не рассказал Томасу всего, что знал о Ларсе, потому что это могло выдать секреты. Просто в общих чертах говорил о том, что он тоскует. Теперь я вступил на еще более опасную почву и сказал:
– Все, что он делает, связано с тобой. Он пытается вернуть минуты, которые вы переживали вместе. Твой девятый день рождения.
На несколько секунд повисла пауза. Возможно, Томас пытался вспомнить этот момент или просто осмыслить, что я только что сказал. Я почувствовал, что его тон немного смягчился, когда он спросил:
– О чем ты говоришь? Как он может это вернуть?
Я нашел нейтральный ответ:
– Он думает, что может. Думает, что всё в порядке. Купил все, что у тебя было. Твои подарки. Все. И планирует покончить с собой, когда все окажется на своих местах.
– Что это, черт возьми, за идея? Как он это только вообще придумал?
– Не знаю. Он так ужасно по тебе скучает.
– Он не хочет ничего знать обо мне.
– Думаю, что ты неправ, и думаю, что ты должен его навестить. Я могу пойти с тобой.
– Почему ты о нем беспокоишься?
Ответ, который я дал, несколько удивил бы меня всего несколькими месяцами ранее:
– Потому что я беспокоюсь о тебе.
У Томаса никогда не было привычки объяснять свое поведение или свои решения, и поэтому он неожиданно и совершенно естественно сказал:
– Я приду завтра в семь.