– Слушай, – сказал я Томасу, – я на днях встретил твоего отца.

– И что?

– И… я знаю, тебе все равно, но… – Я остановился, чтобы посмотреть Томасу в глаза, и продолжил: —…кажется, есть некоторый риск, что он убьет себя.

Томасу удалось сохранить невозмутимый вид, но я видел, как тяжело это ему далось. Что-то в его линии рта, что-то в его глазах, внезапная мягкость, которая пронзила его, прежде чем он сжал челюсти и снова зашагал.

– И что, черт возьми, ты думаешь, я должен с этим делать?

– Ничего. Просто думал, что ты хочешь знать.

– Я не хочу знать.

– Хорошо. Забудь об этом.

Мы подошли к окнам подвального этажа, откуда доносилось пение: «Не люблю туристов! От туристов тоска!»

* * *

В середине февраля, за несколько дней до того, как мы узнали правду о Паре мертвецов, я отправился в путешествие с Сусанной. Раньше моим самым частым спутником была Петронелла, но, поскольку ее уволили с работы, она проводила дни почти исключительно в конфликтах с Кассой социального страхования и за едой. Петронелла набрала столько килограммов, что все больше походила на свой луговой образ, и редко спускалась в прачечную.

Как только я поближе узнал Сусанну, дискомфорт, который я испытал рядом с ней, сменился тревогой. Ее сущность заключалась в пустоте. Поскольку пустота сама по себе не имеет образа, невинная и чистая девочка, в виде которой она показывалась на лугу, была временным вариантом.

Из всех нас путешествия нанесли ей меньше всего вреда. С другой стороны, интенсивное взаимодействие с жизнью и своей собственной пустотой сделало ее хрупкой и по-своему неуверенной, как будто бы она медленно исчезала из мира.

Прежде чем войти в душевую, мы некоторое время постояли перед футболкой, висящей на стене. К этому моменту я знал, что это Сусанна ее повесила. Она участвовала в расследованиях Гарвардского скандала[29] и считала, что Пальме стал таким же представителем власти, как и все остальные. Она указала на карикатуру и сказала:

– Ему можно было поверить. Что все станет так, как он говорит. Мы снова встретимся, товарищи. Общими усилиями все исправим и будем вместе. Это была мечта, которую он продал.

– Но мы же вместе.

– Да. Но только мы. И только сейчас. Больше никто. Я думаю, именно поэтому люди ненавидят Пальме. Его избрали за мечту о единении, в которую он даже сам не верил.