Под последней строкой я мог бы смело подписаться. Я привычно прослушал песню много раз, пока не наступил вечер. Рана в руке начала болеть, и, когда я нажимал на нее, сочилась сукровица. Промыл ее снова и сделал повязку. Сварил кастрюлю риса, вылил в него банку черных бобов и съел, сидя на полу спиной к столу. Пересчитал свои деньги. Несколько раз поплакал. Когда закончил плакать, снова начал слушать песню. Без четверти семь оделся в свою лучшую белую рубашку и брюки от костюма, после чего спустился в прачечную.

* * *

Единственным, кто уже пришел, была Петронелла. Она сидела на стуле и обмахивалась газетой. Наверное, ей стоило огромных усилий прийти, потому что она весила примерно на тридцать килограммов больше, чем при нашей первой встрече. На подлокотник кресла вываливались ее круги жира.

Когда я вошел, она с грустным видом повернулась ко мне и сказала:

– Это невозможно.

– Что невозможно?

– Жить. Невозможно жить. Без.

– Нет. Это сложно.

Петронелла покачала головой, и мягкий мешок жира под ее подбородком закачался из стороны в сторону. Она сказала:

– Не сложно. Невозможно. Не получится.

– Должно получиться.

– Почему?

Я тоже задавал себе этот вопрос, не придя ни к какому ответу. Зачем жить? В конце концов, все зависит от того, считаете ли вы альтернативный вариант привлекательным или нет. Может быть, от чего-то еще. Я сказал:

– Если в лесу лежит стрелка. То ты идешь по ней. Просто потому, что она там есть.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю. Мы здесь.

– Я не хочу быть здесь.

Один за другим к нам присоединились остальные, пока не собрались все. Некоторые выражали чувства того же характера, что и Петронелла, но только Гуннар проявил ту же степень отчаяния. Повязка покрывала его левую руку. Он не поставил под сомнение мое сообщение по телефону и после разговора со мной вышел на кухню на своем рабочем месте, включил плиту на максимум и положил на нее руку. Теперь он находился на больничном на неопределенный срок.

Сусанна, Оке и Эльса были больше похожи на меня. Они как будто хоронили родственника, но, по крайней мере, это были не их собственные похороны. Эта жизнь закончилась, но, в отличие от Петронеллы и Гуннара, они могли принять во внимание, что, возможно, есть еще и другая, хотя сейчас ее было трудно разглядеть.

Мы открыли дверь в душевую, где белое в ванне самостоятельно двигалось, как какое-то существо, заключенное в толстый слой резины и дергающее конечностями в поисках выхода.