В конце концов, Джозефина отправила язвительное письмо Берил, в котором обвинила ее в том, что она настраивает Вайолет против собственной плоти и крови. Вайолет удалось убедить Берил не отвечать.

– Это контрпродуктивно для всех нас, – сказала ей Вайолет. – Вместо того, чтобы помочь мне отпустить ее, это просто заново запустит этот цикл и заставит меня ненавидеть ее сильнее.

В последующие месяцы в лагере Джозефины царила зловещая тишина. Но этот покой казался эфемерным. Вайолет чувствовала, что мать еще не успокоилась.

В тот праздничный уик-энд Эди дала Вайолет дорожную карту разрыва связей, пока они пили медовый кофе в ее любимой кофейне неподалеку от колледжа:

– Через год ты придешь к тому, что твоя мать перестанет для тебя существовать. Возможно, тебе удастся выразить словами твои собственные защитные механизмы и деструктивное поведение. Ты, возможно, немного отпустишь тормоза. Татуировки, случайный секс. Не сходи с ума. Через два года тебе удастся смотреть на себя вне контекста твоей семьи. Период тоски начнет утихать. Ты будешь изо всех сил отучаться от того, чему она вас научила: от хреновых вещей, которые ты говоришь и думаешь, но в которые в глубине души можешь не верить. Через три года ты научишься выбирать мужчин, которым сможешь доверять, а не просто последних козлов для прокручивания семейных сценариев. Через четыре года ты поймешь, что заботиться о других приятно, но ты не Атлант. Тебе не нужно удерживать весь мир. Тебе не нужно обслуживать кризисные периоды каждого человека. Через пять лет, вероятно, у тебя все еще останутся проблемы с близостью, но ты перестанешь бросаться с головой в отношения, которых ты не хочешь и сама это знаешь.

Вайолет кивала, хотя с Финчем все шло хорошо. Они всерьез обсуждали, что в следующем году Вайолет переедет в Миддлтаун. Он уговаривал ее поступать на факультет искусств с серией, над которой она работала. Это были трехмерные рисунки углем, которые она затем фотографировала. Если она рисовала тарантула, то фотографировала его между пальцами, словно поднимая его. Если она рисовала падающие костяшки домино, то снимала, как ее рука сбивает первую.

– Когда я начну чувствовать себя хорошо? – спросила Вайолет. – Или хотя бы нейтрально?

Эди на минуту задумалась. Она выглядела старше, чем в больнице, в ее темных волосах появились тонкие пряди преждевременной седины.

– Может, лет через пять-десять? А может, к тому моменту ты просто будешь слишком уставшей и разбитой. У тебя не останется энергии на саморазрушение.

Иногда Вайолет с ностальгией вспоминала программу восстановления после наркотиков, которую проходила в больнице. Ей бы хотелось, чтобы ее проблемой была зависимость. Разрыв с семьей, даже с жестокой семьей, казался тяжелее, чем отказ от наркотиков.